class="p1">Рухнула Дана на колени, попыталась выпутаться из чужой кожи, как из паутины, но крепко облепило ее чужое обличье, прикипело намертво. Несчастная завопила, вонзила ногти себе в лицо и принялась рвать нежную белую кожу, сдирать ее пластами, вырывала себе целые пряди волос. Хлынула кровь, тонкие ногти превратились обломки, но показалось из-под алых разводов точеное лицо с зелеными глазами.
— ДАМИ-И-ИР!!! — завопила она во весь голос.
Обернулся мертвец на знакомый зов. Звенел этот крик в его ушах сто лет после смерти. Увидал половину любимого лица — острого, точеного, охваченного ужасом и болью. Сжалось мертвое тело, ослабли руки, все тело захлестнула застарелая боль и нежность.
Трясясь, Дамир проковылял к женщине, все отдиравшей от себя лоскуты кожи и всхлипывавшей. Он рухнул на колени рядом с ней и прижал к широкой груди.
— Дана, любимая, — пробормотал он. Разразилась всхлипывающим смехом Дана и принялась целовать потеплевшие ради нее губы. Крепко прижимал ее к себе Дамир, не чувствуя собственной силы, трещали под его руками ребра, дробились кости, но Дана все не могла напиться его поцелуев. Ядовитая черная гниль лилась с уст Дамира, обжигала кожу, от нее глаза заволокло пеленой, но сколько могла — Дана глядела на лицо любимого. Наконец, отпустила ее душу та боль и обида, что пускала когти в сердце сто лет, осталось только счастье. Вдохнула Дана полной грудью, закрыла глаза, улыбнулась впервые искренне и испустила дух. А Дамир все терзал ее и не заметил даже, что не дышит больше его любимая. Не услышал шелестящих шагов за своей спиной, свиста, с которым лезвие ножа рассекло воздух. Только покатилась по почерневшему мху голова с половиной красивого лица, залитой алой кровью. Завалилось туловище набок, так и сжимая в руках изуродованное девичье тело. И вмиг все стихло.
Глава 27
Мертвецы один за другим испускали дух и проваливались под воду да под землю. Когда последний утопец в округе пал, раскрошили каменные богатыри в пыль, оставив после себя только примятый мох. Заликовали русалки, полезли было в свои березки, но донеслись до них звуки боя на холмике.
Там княгиня Гордана рычала, отбиваясь от многочисленных жен Водяного и игош. Сам Водяной, взвалив на спину Кощея, ковылял к воде, но никак не мог спуститься. Разъезжались коренастые ноги, а очень уж не хотелось владыке утопленников самому выглядеть как его подданные. Корячился он и приседал, и тут как скакнула ему на спину кошка, как принялась мяукать и полосовать когтями спину, плечи, лицо. Водяной заверещал, выронил свою ношу и скатился кубарем прямо в воду. Бултыхнулся, закричал не своим голосом, проклиная всех на свете, да и был таков. За ним нырнули его жены, оставляя гигантскую волчицу, словно они просто славно порезвились.
Милорада жалобно замяукала, затрясла хвостом, напряглась всем телом, пытаясь выдавить из себя хоть одно слово. Ольга поднялась с земли, прижала ладонь к кровоточащему укусу на щеке и свободной рукой взяла кошку на руки.
— Святослав! Она сейчас совсем превратится, — закричала она, глядя на юношу, который застыл с ножом над изуродованными телами.
Гордана отряхнулась по-собачьи. Подошла к распластавшемуся на земле Кощею, перевернула его лицом вверх.
— Жив, но слаб, — объявила она.
— Батюшка, — Ольга рухнула на колени, придерживая кошку, и принялась трясти своего наставника. — Батюшка, проснись. Помощь твоя нужна, проснись, пожалуйста! Проснись, господин.
— Кто это в моих владеньях Кощея господином величает, — раздался скрипучий смех. Святослав и Влас дернулись и обернулись на знакомый голос. Яга быстро ковыляла к ним из чащи, опираясь на огромную палку, едва ли не вдвое больше ее собственного роста.
Волки тут же почтенно склонили головы, кошка завертелась в руках Ольги. Яга подковыляла к лежащему на земле Кощею и ткнула его палкой безо всякого уважения к его высокому статусу.
— Жить будет, — хмыкнула Яга и, не церемонясь, схватила Милораду за шкирку. Дернула Ольгу за косу. — Давай, кощеишна, помоги бабушке.
Ольга удивленно раскрыла рот, но тут же кивнула и поднялась на ноги. Поспешила за Ягой. Как бы ни была хрома лесная хозяйка, Ольга чудом поспевала за ней. А Яга, как ни в чем не бывало, теснила Святослава от жутких тел.
— Давай, князь, шагай отсюда. Не хочешь же ты буквально свою невесту вдоль и поперек знать, а? Где моя иголка?
Святослав передал сумку. Яга тут же достала оттуда иглу и лоскут ткани. Протянула тряпку Ольге.
— Гляди, каждую капельку собери, чтоб ни шрама не осталось.
— Что же вы, кошку свежевать будете?
— Нет, поздно уже. С Данки-то шкуру снимем и так зашьем.
— А это можно?
— Пока жива жизнь — все можно. Все получится, построится, перестроится, лишь бы дальше жить. Ну, — пожала плечами. — Может, у нее потом будет большая страсть к рыбе. Наконец-то, а то она все детство меня изводила, мой, ей тиной пахнет.
Она посмеивалась, но напряженные пальцы выдавали волнение.
— Не гляди, ежели не нравится, — предупредила Яга и, достав из-за пояса маленький ножичек, принялась резать.
Святослав на ватных ногах дошел до Горданы и Власа и сел там же, где стоял. Ухнул вниз прямо в смесь крови с грязью и позволил волне дрожи пройти сквозь тело.
— Всё? — спросил он, не веря своим глазам.
— Почти, — хмыкнула Гордана. — Но раз Водяной дорогу сда знает и мертвецами воду тут отравил, надо бы это место…
— Уничтожить? — закончил за нее Святослав. — Зачем же тогда оставляли Алую топь столько лет?
— Не мешала она никому, вот и оставляли. Яга ее использовала, чтоб внучку названную подольше при себе держать, чтоб всегда она девицей оставалась.
— Все-то ты знаешь, матушка, — хмыкнул Влас.
— А то ж. Лапы-то волчьи землю крутят, щеночек мой, — ухмыльнулась Гордана.
Их разговор заставил Святослава невольно улыбнуться. Наконец-то на душе стало легко и спокойно.
Краем глаза он заметил движущееся бело пятно. Это русалки, мелькая ногами, подбежали к Яге и Ольге, окружили их плотным кольцом, но не решались проронить ни слова, чтоб не сбить руки, тонко шившие по нежной коже. Яга и вовсе не обращала на них внимания.
— Успела хоть с матерью-то поговорить? — спросила она, кивая на изломанное тело, которое они достали из кожи, как из мешка. Черные волосы свалялись, лицо было изъедено, так что Ольга даже не пыталась найти в чужих чертах сходство со своими.
— Не особо.
— Ну и повезло. Нечего себе сердце мучить. Кощей тоже не лучший из батюшек, но он хотя бы не пытался тебя волкам скормить.
— Он меня отослать хотел. Замуж выдать.
— А ты что, всю
