означал арест и допрос по всей форме, в том числа с пристрастием.
В Томске схватили всех причастных к делу и повели этапом в Тобольск. По дороге заночевали в Рождественском женском монастыре, где с Ириной случился очередной припадок. Его свидетелями стали препровождавший «преступницу» казак Перевозчиков, а также монастырская игуменья мать Ксения.
— Матушка, прости! — взывал голос из лежавшей без сознания девочки.
— Ты чего прощаешься? Идешь куда? — спросила изумленная игуменья, не переставая осенять себя крестным знамением.
— Я иду в воду. Прикажи отворить двери.
Тесовые двери распахнули. У распростертой на лавке Ирины широко открылись глаза, она забилась, обильнее пошла пена. И вдруг из ее рта вырвался как бы клубок пара и медленно поплыл к дверному проему. Девочка сразу затихла, ее взор прояснился. Живот, постоянно вздутый до этого, сразу опал. Она приподнялась и стала оглядывать всех испуганными глазами.
— Что с тобой было? — допытывалась игуменья.
— Я почувствовала, что у меня изо рта вышла как бы мокрая курица…
С этого вечера припадки у Ирины прекратились. Однако делу был дан ход, потому по прибытии в Тобольск всех причастных к событию долго допрашивали. Особенно туго, конечно, приходилось Ирине, которая горько плакала, но ничего объяснить не могла.
В конце концов дьяки подытожили, что «имеется ли у ней в утробе дьявольское наваждение, того познать невозможно». Такой ответ и пошел в Московскую сенатскую контору.
Но история на этом не закончилась. Специальным указом Канцелярии тайных розыскных дел было предписано любыми путями раскрыть тайну, для чего допросить «с пристрастием, накрепко, а коль и это не поможет, то, подняв на дыбу, сечь», употребляя вместо кнута розги ввиду несовершеннолетия юной «дьяволицы». Ясно, что после первого же вразумления розгами на дыбе Ирина Артемьева заявила: никакого, мол, дьявольского наваждения не было, она просто притворялась «из глупости».
Вполне вероятно, что такой ответ ей подсказали сами следователи, поскольку дело и впрямь зашло в тупик, из которого надо было придумать какой-то выход. Жаль было и девочку — после первой же пытки она попала в лазарет, где пролежала две недели. А чтобы окончательно закрыть дело и отпустить всех причастных к нему людей (четверых из них — мать Ирины, их соседку Василису Лушакову, знахарку и даже боярского сына Мещерина тоже пытали в застенке), засвидетельствовали, что «к этому ее детскому баловству девку Ирину никто не наущал».
Тем и завершилась история с дьявольской одержимостью, наделавшая в свое время много шума не только в Сибири, но и в обеих российских столицах.
А вот какой неординарный случай приводится в манускрипте ученого-теолога отца Людовикуса Марии Синистрари де Амено «О дьявольской одержимости и животных: инкубусах и суккубусах» (Париж, 1876). Преподобный пишет:
«Около 25 лет назад, когда я был профессором священной теологии в женском монастыре Святого креста в Павии, тогда жила в том городе замужняя женщина великолепной нравственности. Все, кто знал ее, в особенности духовенство, не имели ничего по ее адресу, кроме высочайшей похвалы. Ее имя было Иеронима.
Однажды Иеронима приготовила немного теста для хлеба и отнесла его пекарю. Пекарь вернул ей его обратно не испеченным и вместе с тем принес большой пирог необычной формы, смазанный маслом и венецианским кремом, как это было принято в городе. Она отказалась от него, говоря, что не заказывала. "Но, — возразил пекарь, — я не должен был готовить кроме этого, никакого хлеба. Заказ на этот пирог мог поступить только от вашего дома. Вам изменяет память". Иеронима позволила уговорить себя, взяла пирог и угостила им мужа, трехлетнюю дочь и служанку.
На следующую ночь, когда она спала с мужем, ее разбудил тонкий, похожий на свист голос. Кто-то спросил ее очень ясно: "Как тебе понравилось печение?" В страхе наша добрая дама осенила себя крестным знамением и воззвала последовательно к Иисусу и Марии. "Бояться нет смысла, — сказал голос, — я не причиню тебе вреда. Наоборот, я не пожалею ничего, чтобы доставить тебе удовольствие. Я влюблен в твою красоту, и самое мое большое желание — насладиться твоими объятиями". В то же время она почувствовала, как кто-то мягко и нежно целует ее, наподобие прикосновения тонкой ваты. Она сопротивлялась, не отвечая, непрерывно крестясь и призывая имя Господа. Испытание длилось около получаса, после чего искуситель удалился.
Утром Иеронима пошла к своему духовнику, мудрому и знающему человеку, который наставил ее на путь веры и призвал продолжать твердость в сопротивлении и использовать в борьбе святые мощи.
На следующую ночь повторилось то же самое, с теми же словами и поцелуями, а также с тем же сопротивлением со стороны леди. Так как она утомилась постоянными испытаниями, то вняла совету своего духовника и других серьезных людей и просила подвергнуть себя проверке со стороны опытных заклинателей на предмет, не одержима ли она. Экзорцисты не нашли в ней ничего свидетельствующего о присутствии злого духа. Они освятили дом, спальню, кровать и призвали демона прекратить назойливые приставания.
Все было попусту. Он приходил, искушающий, притворяющийся, что томим любовью, и плачущий и стонущий для того, чтобы возбудить в даме жалость. С божьей помощью она оставалась непреклонной. Тогда инкубус применил другой подход. Он являлся к ней в виде то юного мальчика, то карлика с золотыми вьющимися волосами, со светлой бородкой, сверкающей наподобие золота, и зелеными, цвета моря глазами. Для усиления воздействия он был элегантно одет — в испанский камзол. Инкубус продолжал являться ей даже тогда, когда она была в обществе. Он жаловался, как это делают влюбленные, посылал ей воздушные поцелуи, словом, использовал все способы обольщения, чтобы завоевать ее благосклонность. Но только она видела и слышала его, никто же другой из присутствующих не замечал ничего.
Прекрасная Иеронима проявляла непоколебимую решимость несколько месяцев, тогда инкубус обратился к новой форме преследований. Сначала он стащил у нее серебряный крест, который всегда находился с женщиной, наполненный священными останками и благословенным воском из лампы папы Пия V. Потом — кольца и другие драгоценности из золота и серебра. Он украл их, не вскрывая замков шкатулки, в которой они хранились.
Потом инкубус начал прямо-таки истязать ее. После каждой серии ударов кто-то мог видеть на ее лице, руках, других частях тела синяки и отметины, сохранявшиеся день или два, а затем внезапно исчезавшие — не так, как синяки от настоящих побоев, которые проходят постепенно. Иногда, когда она кормила дочь, он выхватывал ребенка у нее с колен и уносил к крыше, помещая девочку на край водосточного желоба. Или он мог еще как-то спрятать девочку, но без вреда для
