взяться за оружие – или что там у них было.
– Я не об этом спрашивал.
Последовало несколько медленных выдохов, отчего в уме возникала картинка, на которой двое мужчин пристально следят друг за другом в сигаретном дыму.
– Ладно, перефразирую. Я не думаю, что Симо мог приказать членам общины убить себя.
– Вы уверены?
– Да, абсолютно. И я не понимаю, почему он себя оговаривает. Это совсем на него не похоже. Все равно что закоренелый вегетарианец вдруг сознается в том, что съел курицу.
– Это-то и странно, Владислав. Как вы думаете, Симо Ильвес…
– Ради бога, прекратите называть его по фамилии!
– Хорошо. Как вы думаете, Симо знал, что на острове находились несовершеннолетние?
На сей раз молчание было долгим. Ни звука, ни шороха, только тягучее ввум-ввум-ввум. Наконец послышалось шипение вминаемой сигареты в пепельницу.
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, Владислав.
– Да.
– Что – да, Владислав? Можно конкретнее?
– Полагаю, Симо знал, что на острове есть дети.
– Тогда почему он отдал такой приказ?
– Господи, я не знаю! Спросите лучше у него. И почему, ради бога, вы называете это «приказом»?
– А разве бог не приказывает своей пастве?
– Вы просто сумасшедший.
– Хорошо. Последний вопрос. Мог ли Симо приказать Лине Щуровой прыгнуть в воду?
– Хотите и Лину на него повесить? Сомневаюсь, что он это сделал. Иначе какой резон тащить ее с собой?
– Мы прорабатываем все версии. Можете идти, Владислав, на этом все. Спасибо за сотрудничество.
Ножки стула заскрипели, скользя по линолеуму. Шуршание одежды сообщило о том, что кто-то встал.
– Что грозит Симо?
– То же, что и любому, чьи действия повлекли за собой смерти. Вы что-то хотите добавить, Владислав? У вас просто лицо покраснело, будто вы собираетесь меня оскорбить. Или плюнуть. Как думаете, что это будет: оскорбление или плевок?
– Всего доброго.
– Прекрасный ответ.
Щелкнуло, и все шумы оборвались.
66. Красный Амай
1
В тот самый момент, когда Симо, ощущая себя загнанным зверем, просил Лину покинуть колодец, Марьятта и Ева бежали прочь. Экотаоны не пошли с ними, оставшись у Иатриума вершить возмездие.
Огонь трещал в ветвях и напоминал лихого наездника, стремившегося объездить все деревья и домики. Ночь обрела ярко-оранжевую густоту. Жар так давил на легкие, что было тяжело дышать.
Марьятта чуть ли не тащила Еву, сама толком не понимая, куда ее ведет. Почувствовала, как за рукав пиджака дернули. Сбавила темп и обнаружила, что они попали к овчарне, в темноте которой жалобно блеяли овцы.
– Мне нужна вода. – Ева перевела взгляд на свою ношу. Поразилась тому, как быстро человеческая плоть теряла цвет и сок.
– Я отведу тебя к соленой, сгодится? – Марьятта взяла ее под руку и рывком потянула за собой. «Ампутированный сегмент» едва не упал им под ноги. – Только скажи, заклинаю тебя камнями, ты умеешь управлять моторной лодкой?
– Лодкой? – Глаза Евы расширились. Обезболивающее работало на всю катушку. – Я буду грести хоть палками, хоть руками, если не сумею разобраться с тем, как запустить ее.
– Саргул тебе поможет, Дочь Материка.
Марьятта боялась вести ее через площадь с Ямой Ягнения. И не в последнюю очередь потому, что именно туда и отправился Харинов. Нет, отныне доктор и та женщина с каменным лицом сами по себе. А еще она справедливо полагала, что мало кому захочется оказаться у места, послужившего началом подобного кошмара.
Вдобавок происходило нечто странное. Более того, страшное. Огонь с ревом скакал по крышам, но это ни у кого не вызывало беспокойства. Не интересовали Детей Амая и две беглянки. Члены общины, шаркая бесчисленными ногами по улочкам, стремились к некой точке. Разливался приторный запах, недоступный обонянию, но который можно было вдохнуть иначе – животным началом, способным безошибочно почуять опасность.
«Пахнет… смертью? – в смятении подумала Марьятта. – Но ведь и раньше так воняло, разве нет? Нет. Сейчас это что-то другое… что-то похуже».
Сама того не желая, Марьятта двинулась вместе со всеми. Осиный разум общины понуждал ее выяснить, что же это за аромат такой. Ева не сопротивлялась.
Хоть Марьятта и побаивалась попасть к Яме Ягнения, выскочили они именно там. Миновали пахшее землей хранилище овощей и застыли у всех на виду. Марьятта ахнула, безошибочно определив источник загадочного аромата, вгонявшего всех в состояние тлетворного транса.
У колодца крутился мужчина, помогая женщине с каменным лицом встать на изувеченные ноги.
Неожиданно все поменялось, и теперь уже Ева потащила за собой опешившую Марьятту.
– Симо Ильвес, это ты?
Да, Марьятту тоже захлестнули эмоции, только они были отнюдь не радужными. Во-первых, площадь и прилегавшие к ней улочки заполняли Дети Амая. А во-вторых, несмотря на внушительное количество людей, стояла поразительная тишина. И Марьятта прекрасно понимала, в чем причина этого молчания.
Человек, которого Ева назвала Симо Ильвесом, вернулся из мертвых. И вернулся он не собой. Его серыми глазами смотрело существо столь злобное и хаотичное, что при взгляде на него замерзала кровь в жилах, разрывая вены и артерии иглами красного льда. Да, красный – вот верный цвет, подходящий для этого существа. Красные Законы, покрывавшие руки человека, сочились кровью. Волосы на груди и животе прочертила багровая полоса, начинавшаяся у подбородка. Человек был вооружен, но сила его исходила изнутри.
Оглядевшись, Марьятта поняла, что члены общины видят то же, что и она. Чужаки пробудили истинную силу острова, и теперь она поселилась в одном из них. Волна хаоса, бравшая свой исток от Иатриума, затихала.
Сюда, на поклон богу, стягивались все.
2
Сперва Симо показалось, что он услышал тот жуткий голос, который заговорил с ним в шахте, – как раз перед тем, как он покатился дальше, а Назар остался подыхать. Обернувшись, следователь понял, что и в преисподней сердце может колотиться не только от ужаса.
К нему торопилась Ева. С красными глазами за чудом уцелевшими очками, дрожащим подбородком обиженного ребенка, в стеганом одеяле с разноцветными ромбиками, забинтованная, нагая, в разбитых сапогах с чужой ноги, она, всхлипывая и улыбаясь, торопилась к нему. Самая лучшая девочка на свете, которую почему-то обидели. С прижатым к окровавленным бинтам предметом, походившим на ту самую вещь, о которой чаще всего грезят мальчики-подростки.
Сердце Симо захлестнула чудовищная ярость.
«Ее? ЕЕ?! – завыл дикарь внутри него. – При чем здесь она? ПРИ ЧЕМ?!»
Он взревел, окидывая общину свирепым взглядом. Правая рука, державшая пистолет Назара, три раза дернулась, порождая громовые выстрелы. Но никто из Детей Амая не шелохнулся и не отвел взгляда. Одна пуля выбила окно, а две исчезли в оранжевом
