«На вчерашних дебатах по вопросу о налоговом законодательстве в палате представителей конгрессмен от штата Пенсильвания Генри Б. Пайпер выступил с резкой критикой экономической политики администрации Форда. «Меры, якобы направленные на снижение безработицы, – заявил он, – плодят нахлебников на шее федеральной власти, и ради их прокормления прекраснодушные мечтатели из окружения президента собираются задавить налогами все предприятия страны, еще приносящие прибыль. Больше того – сбор налогов требует все большего усиления той самой федеральной власти, которая их устанавливает. Этот закон ввергает страну в мальстрем централизации, на дне которого нас ждет социалистическая диктатура!» На этом дебаты были прерваны, чтобы восстановить порядок в зале. Следует напомнить нашим читателям, что в начале президентского срока конгрессмен Пайпер был одним из наиболее верных соратников Форда, несмотря на различие их взглядов на экономическое развитие Соединенных Штатов…»
Вашингтон, округ Колумбия,25 сентября 1979 года, вторник.Кейтлин Тернер
Я никак не могла решить: я больше завидую этим русским или ненавижу их. Визу они оформляют в аэропорту при въезде. У полиции, видите ли, есть общая база данных! Хоть плачь от обиды. Так и представляешь себе – вот я звоню в этакий архив, и мне оттуда докладывают: «Последнее убийство в вашем районе совпадает по почерку с работой Кровавого Билла Бонка, две недели назад отпущенного на поруки». Иду, ловлю Кровавого Билла, а тот еще нож не отмыл. И дают мне оплаченный отпуск на две недели, и сажусь я на самолет, и лечу в Париж, и оформляют мне визу в аэропорту.
Сволочи.
Ладно, думаю, пусть отведают наших харчей. Как у них говорят – «почем фунт лиха»? Я им сейчас устрою торговлю лихом вразвес.
– Пойдемте, – и улыбка у меня при этом до ушей, как у ошалелой жабы.
– Пойдемте, – отвечает Щербаков.
Мы спускаемся в наш департаментский архив. В мой самый страшный кошмар. Мне здешние полки ночами снятся.
Встретила нас Джейн. Как ее фамилия, я давно забыла. По-моему, она ее сама не помнит. А что поделаешь – она вообще почти ничего не помнит, склероз. Возрастное это у нее. И климактерическое. Единственное, чего Джейн не забывает никогда, – это где что лежит на ее ненаглядных стеллажах.
– А, офицер Тернер.
Не любит меня Джейн. Она женщин вообще недолюбливает. Зависть в ней говорит, в грымзе старой.
Представила я ее своим русским, обойдясь без фамилии. И тут Щербаков меня удивил. Он как-то оценивающе глянул на нашу Джейн, когда она отвернулась на секунду, состроил на лице самую вежливую мину, нас с Анджеем решительно отодвинул и интимным голоском заявил на своем школьном английском:
– Мисс Джейн, мы с коллегой Заброцким были бы вам безмерно признательны за помощь…
И понеслось! Через пять минут они с Джейн уже чуть не под ручку скрылись за стеллажами, а мы с коллегой Заброцким остались пялиться друг на друга, как два идиота.
– Знаете, Кейт, – проговорил наконец Анджей, – давайте выйдем.
– Зачем? – окрысилась я.
– Не будем мешать Сергею, – он махнул рукой в сторону полок. – Похоже, он из этой малоприятной особы сможет выжать больше, э, сотрудничества, чем мы с вами вдвоем.
– Не замечала в вашем коллеге таких склонностей, – фыркнула я.
– К лицедейству? Так это его работа, – ответил Анджей. – Он ведь знаете кто? Агент охранки. Он должен уметь все. И ловить, и убеждать, и разоблачать.
– Вы его давно знаете? – поинтересовалась я.
– Лично – неделю, – ответил Заброцкий. – А так – четыре года. Он спас моего брата на Аляске.
– А кем был ваш брат? – против воли заинтересовалась я.
– Летчиком, – улыбнулся Заброцкий. – Это у нас семейное, с деда повелось: все Заброцкие – летчики-истребители. Его над Аляской ваши сбили. А Щербаков отправился на его поиски со своим взводом. Его за это потом уволили с понижением в чине. А он, оказалось, пошел в Третье управление.
– Надо же, – покачала я головой. – Интересная какая судьба.
– У Сергея или у брата? – ухмыльнулся Анджей.
– У вас тоже, – вздохнула я.
– А разве у вас не интересная? – полюбопытствовал он.
– Что тут интересного? Родилась, училась, работала, – фыркнула я и мрачно добавила: – Умерла. Никем не оплаканная.
– Ну да! – не поверил Заброцкий. – Неужто у вас нет семьи?
– Вы же видели мою квартиру? – раздраженно огрызнулась я. – По-вашему, там есть место для толпы ребятишек?
– Нет, я имел в виду – родители, свойственники всякие, – уточнил Анджей.
– Родители? Так они живут в Спрингфилде, – пожала я плечами.
– Где это? – переспросил мой поляк.
– В Монтане, – уточнила я.
– Это же на другом конце страны! – изумился чему-то Заброцкий.
– Ну и что?
– Это… ненормально!
– Почему?
Диалог наш быстро приобретал оттенок идиотизма. Заброцкий явно тоже это ощутил.
– У нас привыкли, что дети остаются там, где жили их родители, – объяснил он. – Мы с Сергеем – скорее исключения из правила. Он – отрезанный ломоть, кадровый военный, а я… я же младший в семье, без программы репатриации. Ну, вам это неинтересно. В общем, иначе я бы не попал в университет.
Вот придурок! Другой бы на его месте радовался, что нашел свое место, а этот грустит, что дома не остался. В родной тайге. Бедный мальчик. Который водку стаканами глушит без закуски.
– Большая у вас семья? – спросила я, чтобы не молчать.
– Да не очень, – признался Анджей. – Дюжина человек наберется.
– Сколько?! – взвыла я от неожиданности. Мне начало казаться, что мне опять дурят голову. Но Заброцкий не шутил.
– Значит, отец с мамой, – принялся он перечислять, – я, Янусь – брат мой, он летчик, Крыся…
Меня хватило только на то, чтобы икнуть.
– Кристина, – сжалился Анджей. – Сестренка.
– Это пятеро, – мстительно заметила я. – А еще?
– Еще дядя Збых, отцов брат, – продолжил Заброцкий, – тетка Янина, еще двоюродные мои братья, их двое, потом мамина сестра, тетка Гертруда, потом бабушка…
Голова у меня шла кругом.
– Это у вас столько родственников?! – недоверчиво переспросила я. – И вы с ними со всеми постоянно общаетесь?
– Нет, – виновато признался Анджей. – С теткой Гертрудой мама не разговаривает. Так что мы с ней видимся, только если столкнемся у бабушки.
Не знаю, что я бы сказала ему насчет тетки Гертруды, но тут дверь распахнулась и оттуда вышел Щербаков, несколько смущенный и без нужды смахивающий невидимые пылинки с воротника.
