всякий раз, когда мне будет лень бриться.
— Неплохая идея, — говорю я. — Если, конечно, ты планируешь побрить только часть ноги.
— А ещё ты так классно смотришься в этой позе.
Я смотрю на неё снизу вверх.
— Ты пытаешься меня отвлечь? Ты же в курсе, что татуировки это навсегда?
— Извини! Извини, — говорит она.
Я очищаю её кожу, и хотя я делал это уже миллион раз, я всё равно задерживаю дыхание, приложив к ней трафарет и сделав шаг назад, чтобы оценить его.
— Что думаешь? — говорю я.
Рэйн поворачивается к зеркалу и осматривает трафарет на ноге.
— Мне очень нравится, — говорит она нараспев.
Я сажаю Рэйн на кушетку, и пару минут спустя оказываюсь перед ней. Всё, что мне нужно, лежит рядом со мной, в руке тату-машинка.
— Готова? — говорю я, взглянув на неё.
— Я была готова с тех пор, как узнала о том, что ты «типа татуировщик», — говорит она. — Я так понимаю, что теперь ты просто татуировщик.
— Ладно, начнём, первая линия.
Я обхватываю рукой её бедро и приступаю к работе прежде, чем успею засомневаться в себе. Закончив первую линию, я поднимаю на неё глаза. Она улыбается мне, поэтому я продолжаю работу. Через несколько минут нервное напряжение немного спадает. Рэйн молчит и не двигается. Что… очень на неё не похоже.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Это не так больно, как я думала, — говорит она. — То есть, я бы не сказала, что это весело, но всё не так плохо. Я просто не хочу тебе мешать.
— Ты можешь разговаривать. Только постарайся не разговаривать руками, как ты это обычно делаешь. Если ты вдаришь мне по голове, результат будет не очень хорошим. В буквальном смысле слова.
Моё ОКР, должно быть, в курсе, как сильно я из-за этого переживаю, потому что спустя полчаса, как только я начинаю думать, что всё пройдёт гладко, оно начинает раскачивать мои нервы. Рэйн, похоже, чувствует перемену в моём настроении, потому что говорит:
— Ты в порядке?
Я вздыхаю, но не отрываю глаз от работы и не смотрю на неё.
— Как обычно.
— Хорошие мысли?
— Я бы не назвал их хорошими. Я переживаю, что набью тебе что-нибудь ужасное.
— Мне всё равно, пусть будет ужасное.
— Не в том смысле.
— А вот теперь ты меня заинтриговал. Тебе не обязательно рассказывать мне о том, что это будет. Может быть, мне понравится? Я не против набить что-нибудь скандальное.
Я чувствую, что краснею.
— Не думаю, что тебе понравится, если на твоём бедре будет набито слово «шлюха».
— Шлюха? Ого.
— Я, конечно, не считаю тебя шлюхой. Не то, чтобы в этом было что-то плохое. Я… Господи, я даже не понимаю, что сейчас говорю.
Я останавливаюсь и поднимаю на неё глаза.
— Ты же знаешь, что я не думаю о тебе ничего плохого. Ты ведь не думаешь, что я могу набить тебе что-то настолько ужасное?
Я пытаюсь считать выражение её лица, но она говорит только:
— Мы договорились, что я не буду отвечать на такие вопросы.
Мне одновременно нравится и не нравится то, насколько чётко она следует правилам.
— Верно, прости.
— А, может быть, ты и набьёшь на мне слово «шлюха». К несчастью для твоего ОКР, мне все равно. Мы можем потом набить вокруг него одну из тех небольших лент. О, я знаю! Мы можем превратить эту надпись в стильную конфету в форме сердца.
— Не думаю, что «стильный» это подходящее определение.
— Ну-у. Я всегда могу её перекрыть. А теперь живо! Давай работай! Мне не терпится узнать, что ты мне набьёшь: шикарного жука или слово «шлюха». А может быть и то, и другое. Шлюхожук. О, звучит как крутое название для группы.
Боже, и как я только продержался шесть месяцев без этой девушки. Как я вообще не сошёл с ума от скуки?
— Разве?
— Мм… может и нет. Хорошо, что я играю одна.
Я возобновляю работу над её татуировкой и не пытаюсь заглушить нехорошие мысли, когда они появляются. Я позволяю им оставаться в голове, словно это абсолютно нормально — переживать о том, что ты набьёшь слово «шлюха» на женщине, в которую влюблён.
— Ты сидишь гораздо более смирно, чем Олли, — говорю я.
— Правда?
— О, да. Он ругался на меня на протяжении всего сеанса. Сказать по правде, я даже опасался за свою жизнь.
Рэйн смеется.
— Я бы заплатила хорошие деньги, чтобы это увидеть.
После этого мы погружаемся в комфортную тишину. Я периодически поглядываю на неё. И спустя час она говорит:
— Думаю, мне даже нравится это ощущение. Это нормально? Это как будто расслабляет, несмотря на дискомфорт.
— Это эндорфины, — говорю я.
— Джек?
— Хм-м-м?
Она отвечает не сразу, и я начинаю думать, что ей, вероятно, больно. Я не чувствую, чтобы её кожа похолодела, поэтому вряд ли она собирается упасть в обморок, но что если я ошибаюсь? Мне только нужно закончить эту линию, и тогда я…
— Я тебя люблю.
Её слова так сильно меня поражают, что мне требуется всё моё самообладание, чтобы закончить линию. И как только я довожу её до конца, я поднимаю руки и восклицаю:
— Господи, Лоррэйн! Ты могла получить линию поперёк всей ноги!
— Прости, — говорит она.
Когда шок проходит, я замечаю, что её щёки порозовели. Я выключаю тату-машинку и откладываю её в сторону. Вокруг так тихо, что я чувствую биение пульса в ушах.
Когда я поднимаю на неё глаза, я не знаю, что и думать. Не о ней. В ней я уверен. Я люблю эту девушку. Я столько раз собирался сказать ей об этом по телефону, что уже сбился со счёта. Но когда она это говорит… я не чувствую того подъёма, который должен испытывать. Восемь месяцев назад я вошёл в свой паб, и увидел её, болтающую с моим котом. Мне хватило меньше двух месяцев, чтобы влюбиться в неё. И никакие шесть месяцев порознь не смогли этого разрушить. Мы разговаривали по телефону чаще, чем вживую. Но теперь, когда она любит меня, но мы не можем быть вместе, это похоже на жестокую шутку, которую сыграла с нами Вселенная.
— Я тоже тебя люблю, ciaróg, — говорю я. — Ты ведь и так это знаешь.
— Знаю, — говорит она.
На какое-то мгновение наступает тишина, а затем она вздыхает и говорит:
— Джек, что мы делаем?
Я всматриваюсь в её лицо. Она выглядит вымотанной, но я уверен, что это связано с нашим сеансом.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему мы не вместе?
Я не хочу об этом
