куртку.
Пилотеску выдержал многозначительную паузу.
— Нравится? Отдам за две тысячи. По знакомству.
— Иди ты знаешь куда! За кого ты меня принимаешь?
— Сядь перекуси, — пригласил Г. В.
Пилотеску сел рядом со мной и усмехнулся:
— Как дела, бедолага? Поправился?
Я не ответил, и он, не обратив на это внимания, потянулся за огурцом.
Пилотеску был летчиком местной авиации. Работа его заключалась в распылении удобрений на сельскохозяйственных угодьях к востоку от Бухареста. Правда, была в ней одна хитрость: то количество порошка, которое нужно было распылить за четыре рейса, Пилотеску преспокойно мог израсходовать за три. Сначала он апробировал этот метод, а потом ему в голову пришла мысль, что сэкономленный бензин можно продавать. Как раз в тот момент мы его и откопали, предложив сбывать нам бензин за полцены. С тех пор каждые два дня мы покупали у него по 150 литров бензина, несмотря на то, что октановое число в нем наверняка не превышало 75. И хотя сам Пилотеску пытался убедить нас, что он продает какой-то особенный авиационный бензин — с октановым числом 100, — ему никто не верил. А наши «дачии» с этого бензина буквально изжогой мучились, заводясь с неимоверным трудом и отрыгивая голубоватые клубы дыма.
Обычно мы выезжали за бензином в 6 часов вечера, сначала забирали самого Пилотеску (на сей раз он пришел к нам — не иначе как за деньгами?), а потом уже вместе ехали заправляться на летное поле. Пока Пилотеску заправлял одного из нас, остальные прятали свои машины за пригорком и не спускали глаз с дороги. Конечно, парочка больших канистр упростила бы дело, но Грэйт Биби, у которого они хранились, продал их в период глубокого финансового кризиса. Так что теперь приходилось заправляться всем трем машинам, что соответственно в три раза увеличивало шансы засветиться. Но это нас не останавливало. Напротив, можно сказать, что мы даже искали подобных острых ощущений.
Стало быть, на этот раз мы выехали из дому еще до 6 часов. Г. В. возглавлял кортеж, следом ехал Грэйт Биби с Пилотеску, а я замыкал процессию.
Трогаясь, Г. В. высунул голову из окошка и крикнул нашему пилоту:
— Как председателя везем тебя, слышь, Пузатый! — И добавил тираду, которую я никогда не встречал в печати.
Когда мы подрулили к винограднику и Грэйт Биби отправился к навесу с горючим, в нашем обычном сценарии произошли изменения: на винограднике маячил какой-то крестьянин и орудовал ножницами. Мы все же остановились на нашем обычном месте и на всякий случай сделали вид, что осматриваем моторы. Потом уселись на траву, и Г. В., выросший в деревне, стал объяснять мне, почему весной надо подрезать лозы и почему на каждой должно быть от четырех до шести гроздьев. Эти подробности меня мало волновали, но Г. В. чем дальше, тем больше менялся в лице и вещал с таким жаром, что я не стал его трогать и погрузился в думы о Корнелии, о прошлогоднем апрельском деньке, когда я забрал ее с факультета и повез в парк «Пустник» на окраине города… Вечерело, и так же, как теперь, мы сидели на траве, солнце клонилось к закату, бросая прощальные блики на открытый капот машины, я покусывал травинку, и она мне впервые поведала о своем приятеле, ассистенте, умоляя при этом, чтобы я не сердился, потому что ей с ним хорошо, он водит ее в рестораны «люкс» и в респектабельные дома, и вообще она не создана для такой страшной жизни, как у меня… Г. В. замолчал, и когда машина Биби появилась из-за холма, он все еще следил за размеренными движениями крестьянина. Биби вышел из-машины и уселся рядом с нами.
— Давай, Гогуле, валяй теперь ты, только поживее!
— Я после тебя… — повернулся ко мне Г. В.
Захлопнув капот, я резко тронулся, оставив Корнелию в одиночестве сидеть на лесной траве. Она даже не успела спохватиться.
Хотя Пилотеску и сказал вначале, что ему плевать на крестьянина в винограднике, тем не менее он велел нам пошевеливаться и убираться отсюда ко всем чертям. Судя по всему, действительно произошел прокол. Когда я вернулся, предполагая застать Корнелию там, где оставил (но, увы, она уже исчезла без следа, словно растворилась в весеннем лесу среди деревьев, на которых только начали появляться почки), Грэйт Биби показал мне на незнакомую машину, приближавшуюся к навесу. Я пару раз просигналил, предупреждая Г. В., и Биби сказал, что, безусловно, Пилотеску неспроста сам заехал за нами, видно, что-то подозревал, так что лучше с ним больше дела не иметь, иначе мы обязательно влипнем…
На бульваре Республики мы, как обычно, расстались. Г. В. повернул налево, чтобы сначала подбросить домой Пилотеску, а затем отправиться за клиентами в Балта-Алба. По вечерам народ чаще всего едет с окраин в центр. Не будешь же, в самом деле, ждать автобус, если опаздываешь на свидание, свадьбу или крестины, тем более если зарядит дождь. Грэйт Биби ехал со мной до университета. Я затесался на среднюю полосу, направляясь к Таборному тракту, а он пристроился слева, чтобы потом свернуть к Магистральной и Берчень. Через открытое правое окошко он крикнул:
— Увидимся в полдвенадцатого в «Чине». Привет!
Грэйт Биби — хороший парень, но удивительно беспомощный в житейских вопросах. По специальности он инженер-автодорожник. Около семи лет работал на разных гидромелиоративных стройках Крайовы. Там он женился и купил машину. Супруга его работала бухгалтером в сельскохозяйственном банке Крайовы. Когда он обнаружил у себя рога, у нее уже был довольно внушительный послужной список любовников, со всего уезда Долж. Биби не ожидал такого поворота. Он всегда думал, что уютный семейный очаг, стабильное экономическое положение и трудолюбивый муж основные элементы счастья любой женщины.
До развода ему удалось получить служебный перевод на стройку в Рошу. Дом он оставил ей, взял два чемодана и уехал на машине. Однако в Рошу какой-то кадровик обнаружил, что Биби не хватает стажа, необходимого для работы на подобной стройке. Раньше он переходил с места на место по мере надобности и не обращал внимания, как оформляют его трудовую книжку. Зато здесь, на стройке, именно этот момент оказался самым важным. Если б он проработал еще несколько месяцев в Крайове, то все было бы в норме.
Во всяком случае, так он нам рассказывал, когда напивался. Попутно он сбрасывал со шкафа оба чемодана, те самые, с которыми приехал, и без особых эмоций методично топтал их ногами.
— Я мог бы запросто уладить это дело, — говорил он, — если бы пошел по инстанциям. Они бы привели в чувство этого бюрократа, который страшно гордится своим подвигом.
