богатый торговец с большим животом и глубоким голосом. Третий мужчина был поменьше ростом и потише, с темной кожей и ввалившимися глазами. Его звали Заим.
- Но мы не можем рисковать, - ответил Кен. - Гиксосы любят поговорить и поторговаться, но они могут легко взять то, что хотят, с большим количеством крови, если им не понравится то, что они услышат.
- У них нет причин нападать на нас, - сказал Заим чуть громче шепота. - Мы ясно дали это понять. Мы друзья.
Кен фыркнул. - У гиксосов нет друзей. Они видят только людей, которые дадут им богатство и власть, и людей, которые бросают им вызов.
- Я понимаю, что у тебя колотится сердце и кровь бурлит, когда на карту поставлено так много", - сказал Маду, пытаясь успокоить Кена. - Но мы достаточно долго были с гиксосами, сначала в их лагере в пустыне, а потом здесь, ты же знаешь. Мы выработали наше соглашение, и они, кажется, были довольны предложенным нами порядком. Они уже ходят по улицам Лахуна, как будто это дом родной.
Хуэй стиснул зубы. Теперь он понимал, что видел и слышал перед бегством из Лахуна - военные отряды гиксосов, бродившие так близко; попытки Кена убедить его отца принять более мягкий подход в отношениях с варварами. Как давно было задумано это предательство?
Кен закрыл глаза и откинул голову назад, делая успокаивающий вдох.
- Ты прав. Нас связывают общие узы. Наше служение Сету и их поклонение Сутеху - разные имена, но один и тот же бог. Они понимают наши ритуалы и молитвы. Мы можем видеть сердца друг друга, поэтому будет правильно, если мы разделим власть здесь, в Лахуне".
Заим кивнул. - С тобой как с губернатором, с твоей матерью на твоей стороне и со всеми нами как с верными советниками. Это лучше, чем кровопролитие. Гиксосы придут, что бы мы ни делали, и они пронесутся по Египту, как багровый прилив. Господин Бакари, казалось, не проявлял к ним особого интереса.Если так обстоят дела вокруг фараона, то никакого сопротивления не будет, пока не станет слишком поздно. Почему бы нам не позаботиться о себе самим?
Позаботиться о себе, - с гневом подумал Хуэй, - продавая город и всех, кто здесь живет, этим кровожадным варварам, которые выкачают из Лахуна все богатства и превратят всех жителей в рабов.
Его отец никогда бы не согласился на это, даже если бы Лахун был в осаде. Хуэй вызвал в воображении видение Хави, строящего планы по сбору армии для отражения любого нападения варваров. Была ли это еще одна причина для его убийства, помимо простой ревности? Неужели Исетнофрет и Кен уже решили, что их судьба зависит от захватчиков?
Вот почему стражники у ворот не удивились, увидев лошадь. Они видели, как снова и снова подъезжали посланцы гиксосов, и, скорее всего, думали, что он один из них.
- Все будет решено, когда гиксосский переговорщик прибудет сегодня, - с облегчением сказал Кен.
Был ли Кхиан переговорщиком или он охранял этого человека в своем военном отряде? Хуэй задумался. Это объяснило бы, почему он отважился забраться так далеко от Синая.
- И это будет просто вопрос ожидания, пока гиксосы не осуществят свои планы, - продолжил Маду. - Скоро, я думаю. Вся хвала Сету, Владыке Хаоса, нашему богу огня и пустыни.
- Вся хвала Сету, - сказал Заим.
- Вся хвала, - пробормотал Кен, плюхаясь на скамью.
Его лицо осунулось, и он выглядел так, словно постарел на десять лет с тех пор, как Хуэй видел его в последний раз.
Почему я не ненавижу его? Хуэй задумался.
По всем правилам, он должен это сделать. Но даже после убийства Хави Хуэй видел только мальчика, с которым рос, с которым играл, о котором заботился все эти долгие годы.
Теперь времени стало меньше. Если Кхиан вскоре прибудет в Лахун, Хуэй знал, что его узнают эти варвары, кишащие в городе, и тогда его судьба будет действительно ужасной.
Кен и двое других мужчин, похоже, увлеклись обсуждением другого ритуала, который Исетнофрет проведет во имя Сета этой ночью. Это должно дать ему время покончить с жизнью своей матери так, чтобы Кен его не обнаружил. Он мало что мог поделать с гиксосами. Судьба Лахуна была решена. Но что тогда делать с Ипвет?
При мысли о своей сестре Хуэй почувствовал, как у него скрутило живот. Он зайдет к ней перед отъездом, попытается еще раз убедить ее пойти с ним. Возможно, судьба сделала его таким, но он был убежден, что именно таким он и был сейчас.
Хуэй вынырнул из-за колонны и скользнул в тень за пределами света от двери кабинета. Он пробормотал молитву, зная, что достаточно будет одного взгляда в его сторону, чтобы Кен почувствовал его движение в темноте, и с колотящимся сердцем пронесся мимо двери к лестнице.
Так тихо, как только мог, Хуэй поспешил вверх по лестнице в спальни. Он почувствовал, как на него снизошло странное спокойствие, когда он направился к комнате Исетнофрет. Все, что он делал с тех пор, как сбежал из Лахуна, вело к этому моменту. Наконец-то он обретет покой. Наконец-то его отец будет отомщен.
Хуэй сжал нож перед собой, слегка повернув лезвие так, чтобы на нем отразился лунный свет, льющийся через окно.
Один удар, сказал он себе. Один удар.
Он прижался к стене у края двери Исетнофрет и прислушался. Ровное дыхание. Спит, возможно, видит сон. О чем? Власть, которую она вскоре собиралась получить в свои руки, высшая власть, стоящая за спиной Кена со всем Египтом перед ней, манипулирующая им, искажающая его, развращающая его еще больше?
Хуэй шагнул в дверной проем.
Исетнофрет лежала на своей кровати, обнаженная, с раскинутыми грудями, ее черные волосы разметались по роскошной подушке. Лунный свет падал на ее обнаженную шею, как будто боги указывали ему путь.
Хуэй поднял нож. Его рука дрожала.
Хуэй подавил рыдание. Он должен был это сделать. Он должен был покончить с жизнью своей матери за все, что она сделала, и за все, что ей еще предстояло сделать. В его голове промелькнуло видение ее бьющей струей крови, пропитывающей белое белье под ней, Исетнофрет, булькающая, хватающаяся за горло, и он, склонившийся
