Книга Милость королей - Кен Лю

В определенном смысле это делало ее задачу проще. Она совершенно точно знала, что нужно сказать и сделать, и даже наслаждалась ролью идеала: ее ценность состояла в том, что она следовала за мужчинами как подсолнух за лучами солнца.

«Я заключила сделку».

«Что означают взгляды, которыми обмениваются Кикоми и Фин?» – подумал Мата. Почему она так опускает голову, а он прикасается к ее плечу? Возможно, таким образом дядя должен приветствовать невесту племянника?

Почему-то все трое избегали говорить о причине их встречи, и Мату это озадачивало. Никто не произнес ничего определенного или неуместного, но одновременно казалось, будто сказано очень многое.

«Уместно ли испытывать такие чувства к женщине столь молодой? – думал Фин. – Правильно ли вставать на пути племянника?» Он всегда считал Мату сыном, однако сейчас завидовал его юности, силе и явному преимуществу перед ним в претензии на ее руку. Это было несправедливо.

Однако Кикоми явно не имела ничего против его чувств: ее взгляды и вздохи говорили о многом. Так Фин думал, потому что видел: она ценит его зрелость и надежность чувств – результат прожитых лет. Мата молод, импульсивен и околдован ею точно щенок. И она это понимает. Но ей нужен состоявшийся зрелый мужчина, способный подарить долгую настоящую любовь.

Мата пригласил Куни в гости, и, когда молча наполнил кружки вином из сорго, Куни заметил, какой друг мрачный и подавленный. Усевшись возле бронзовой жаровни, где горел огонь, Куни, прежде чем заговорить, сделал глоток из своей кружки. Вино оказалось дешевым и таким крепким, что на глаза навернулись слезы.

Как и все остальные при дворе, он слышал сплетни про Кикоми, а потому тактично молчал.

– Он решил меня отослать, – заговорил наконец Мата, одним глотком осушил свою кружку и тут же закашлялся, стараясь скрыть слезы, навернувшиеся на глаза. – Он решил, что Паши Рома, этот дряхлый старик, самое место которому сидеть у ворот Сарузы, будет главнокомандующим в сражении на Волчьей Лапе, а мне доверено командовать только арьергардом. Через неделю я должен уехать из города, чтобы подготовить переправу через пролив Киши, так что основные силы даже не увижу. Мне выпала роль инспектора порта, а также я должен охранять перешеек Маджи на случай, если нам придется отступить.

Куни молча снова наполнил кружку Маты, давая возможность другу выговориться.

– Она сказала, что не станет выбирать между нами, поэтому он решил сделать это за нее и убрал меня с дороги. Так он показал, насколько велика его власть надо мной, унизил и лишил возможности прославиться в сражении. – Мата плюнул в огонь.

– Нехорошо так говорить, брат. Вы с маршалом два столба, на которых держится небо Кокру. Разногласия ваши точно термиты, разъедающие фундамент, как болезнь, которую следует излечить, чтобы здание не обрушилось нам на головы. Твой долг – полностью сосредоточиться на первостепенных задачах, потому что от тебя зависит жизнь других людей.

– Но не я ведь вор, не я украл у племянника женщину, Куни! Не я предал доверие. Он слабый старик, и всегда в его войнах сражался я. Возможно, пришла пора остановиться.

– Достаточно! Ты пьян и сам не понимаешь, что говоришь. Я отправлюсь вместе с тобой на перешеек Маджи. Забудь о неверной женщине. Она играла вашими чувствами, твоими и маршала, и не стоит твоего гнева.

– Не говори о ней плохо! – Мата вскочил и попытался ударить Куни, но споткнулся, и его кулак просвистел мимо.

Куни увернулся, а потом закинул могучую руку друга себе на плечо.

– Ладно, брат, больше я ничего не скажу про принцессу, хотя искренне жалею, что вы с ней встретились.

Куни не удалось отправиться вместе с Матой в поход. Кого Йелу прислал из Дзуди весть, что умерла мать Куни, и ему пришлось туда уехать для соблюдения траура в течение тридцати дней, как того требовал обычай. Он хотел было отложить траур до тех пор, пока не разрешится нынешний кризис, однако Мата, решительно покачав головой, заявил, что даже война не может отменить правила.

Джиа решила остаться в Сарузе, поскольку снова была беременна, а путешествовать с маленьким ребенком трудно, и Мата пообещал, что пришлет надежных людей для ее охраны.

Ото Крин тут же предложил свои услуги, и Куни согласился, потому что чувствовал себя спокойнее, оставляя Джиа на попечении верного человека, на которого она могла рассчитывать.

– Не очень хорошо, что в доме будет находиться мужчина, в то время как муж в отъезде, – возразила Джиа. – Мне, конечно, до сплетен нет никакого дела, но лучше все же не давать повода.

– Я могу находиться в доме на законных основаниях в качестве управляющего, – предложил Ото.

И хотя Джиа яростно протестовала, Куни решил, что так будет лучше.

– Спасибо, Ото, за то, что готов на все ради Джиа. Я не забуду твоей преданности.

Ото смущенно пробормотал слова благодарности.

Когда вопрос с Джиа был решен, Мата выделил пятьсот ветеранов из своей и Куни армий, чтобы сопровождали его в Дзуди, несмотря на то что большая часть людей Куни вошла в экспедиционный корпус, направлявшийся к Волчьей Лапе.

Куни поблагодарил его и начал готовиться к возвращению домой.

– Будь осторожен, брат. Думай только о победе над империей. Помни свою песню, посвященную нашему золотому братству. Я знаю, наступит день, когда я увижу, как ты, новый король Гэфики, триумфально шествуешь по Пану. Толпы людей станут приветствовать тебя, и их голоса унесутся к самому небу. И обещаю: скоро я буду рядом, а голос мой заглушит остальные.

Но Мата даже не обернулся, молча глядя куда-то вдаль.

– Даф, – позвал командир сотни, – собирайся. Ты возвращаешься с герцогом Гару в Дзуди.

Дафиро и Рато переглянулись, зевнули и направились было за вещами, но их остановил все тот же командир сотни:

– А ты куда, Рато? Едет только твой брат, а ты отправишься с нами к Волчьей Лапе.

– Но мы никогда не расстаемся, мы всегда вместе.

– Плохо ваше дело. Генерал Цзинду приказал выбрать пятьдесят человек из третьего полка, чтобы сопровождали господина Гару, и я выполняю его распоряжение. Так что едет только Даф.

Командир сотни, молодой и высокомерный, ехидно рассмеялся и принялся перебирать пальцами ожерелье из зубов акулы у себя на шее, как будто предлагал Дафу или Рату оспорить его решение.

– Говорил я тебе, что нам не следовало возвращаться в армию, – пробубнил Дафиро. – Может, сбежим?

– Я не стану нарушать приказ генерала Цзинду, – покачал головой Рато.

Братьям Миро ничего не оставалось, кроме как попрощаться.

– Это все потому, что они считают меня ленивым, – вздохнул Дафиро. – Теперь я жалею, что не трудился так же старательно, как ты. Проклятый ветер: от него у меня глаза слезятся.

Рато понимал, что ветер ни при чем – да и дул-то всего лишь легкий бриз, – поэтому попытался перевести все к шутке:

– Слушай, посмотри на