подкинуло приграничье. Лишь одна мысль билась заполошным ночным мотыльком: в дурное место угодили, ох и дурное…
II
Без воды люди стали вялыми. Глядя перед собой запавшими глазами, понуро брели сквозь сумрачную мглу, точно мертвецы, пересекающие границу миров. Младенец, поначалу жадно терзавший материнскую грудь, теперь лишь тихонько похныкивал, почти не шевелясь. Каркси всё чаще устраивал привалы, чтобы поселенцы хоть чуток передохнули. Тогда мужчины и женщины растягивались на лишённой растительности земле, впадая в дрему.
У самого десятника, пытавшегося во что бы то ни стало нести караул, то и дело разбегались мысли. Подобрав камешек, он запихал его в рот, надеясь, что это поможет выдавить хоть немного слюны, чтобы смочить пересохший язык.
Глядя в туман, ратник то и дело клевал носом. Склонившись в очередной раз, его голова не взметнулась назад, а повисла. Каркси начал медленно крениться вперёд и вправо. Когда он повалился на землю, из приоткрывшегося рта выпал совершенно сухой камень.
…Увидев прорезавший туман коридор, пограничник сгрёб бороду в горсть, задумался. После решительно направился к круглому залу.
Рыжий всё так же торчал на куче камней. При появлении Каркси, вытянутое скверное лицо перекосила ухмылка:
— Заявился! — Он легко соскочил со своего сиденья, не потревожив ни один булыжник. — Знаю, условие тебе уже ведомо. Выбрал ли того, кто расстанется с жизнью ради вашего вызволения… и в мою честь? Кто же это будет? Скрив? Рунка? Ртищ? Или молодуха с крикливым дитяткой? Как её там, Олята?
Каркси набычился, рука сама легла на рукоять меча.
— Кто ты таков? — сурово спросил воин.
— Задаёшь не тот вопрос, — рыжий откровенно глумился. — Пытай лучше, как верно всё устроить, дабы ублажить меня подношением. Не всякая смерть откроет вам путь назад. Потребен верный ритуал… Но не пугайся, он не сложный. Убивая, всего-то нужно сказать: «Проливаю кровь сию во имя господаря и хозяина нашего…»
— Кто ты таков? — перебил десятник. — Колдун?
Рыжий деланно вздохнул, всплеснул руками:
— Ох, не зря тебя Дубом прозвали! Те, четверо, не в пример тебе дошлые были. Сразу ухватили суть. Хоть и знали друг друга с детства — а всё равно взялись за дело с похвальной ретивостью. Даже чрезмерной. Так торопились, что не сумели уговориться, кто жертвой станет. Перерезали друг дружку совершенно попусту. Трое сразу померли, последний позже кровью истёк. Ух, как он меня клял за неисполненный уговор! — Рыжий рассмеялся, нагнувшись и стуча кулаками по бёдрам. Замолчал внезапно, будто палкой стукнутый, выпрямился. Глянул серьёзно. — А ведь я не лгу. Ушли бы они — кабы сделали точно, как требуется. Одна жертва, прочие — все до единого соучастники, верные слова. Понял меня? Выполни правильно — и ступай на четыре стороны.
— Ужо не ведаю, что ты за тварь, — пограничник обнажил меч, — но не бывать по-твоему!
Зал вмиг исчез, всё заволокло текучей мутью. Как не размахивал Каркси клинком, лезвие секло только воздух.
— Дурак, — донёсся откуда-то издали злой и насмешливый голос рыжего. — Упрямством сгубишь всех попусту. Неужто никого тебе не жаль, Дуб? Ни себе свободы, ни мне веселья. Паскудный ты человечек!..
Разбудила Каркси громкая хриплая брань вперемежку с божбой. И ещё отчаянные женские крики.
Ратник быстро поднялся. Не обращая внимания на заколотившееся от усилия сердце, двинулся на шум, оставив шлем и щит. Бесцеремонно растолкав столпившихся переселенцев, увидел коренастого мужика, пытавшегося отобрать молчаливого младенца у матери.
— Чего творишь, вражина?! — поспешно шагнув к ним, Каркси отпихнул бузотёра.
От толчка у того слетела коричневая суконная шапка, обнажив плешь, окружённую жидкими светлыми волосами. Бешено зыркнув на десятника, мужик вновь полез к молодухе.
Каркси вынул меч:
— Зарублю, богами клянусь!
— Отвали, я ж за всех радею! — мужик, пыхтя, начал выкручивать заходящейся плачем бабе руку.
Десятник с проклятием врезал плоской стороной меча ему по голове:
— Сказал: будя!
Мужик аж хлопнулся на зад. Поднялся, приложив ладонь к багровой метине на лысине. Отняв руку, глянул на пальцы, замаранные кровью. В ярости рванулся к десятнику. И сразу остановился, увидев направленный в грудь тускло поблескивающий клинок, а поверх — тяжёлый взгляд пограничника.
— Чего пялишься, шрамомордый? — сквозь зубы процедил переселенец, ссутулившись и сжав кулаки.
Десятник отметил, что он не выглядел напуганным. Возможно, будь у него оружие посерьёзнее поясного ножа, пришлось бы утихомиривать его насовсем…
— Аль железный горшок в край башку натёр? — продолжал плешивый. Он оглядел молчаливо стоявших вокруг селян. — Мы жа тута все подохнем, коли не сделаем, как рыжий казал! Энтот выпороток крикучий и так едва дышит. Пожертвуем его — да выберемся отсель! А гульня безмужняя ещё наблудит!
Его речи никто не поддержал. Но и слова поперёк не прозвучало.
Совсем худо, подумалось Каркси. Шагнув вперёд, гаркнул:
— Замолчь! — Пригвоздив мужика жёстким взглядом, посмотрел на остальных, останавливаясь на каждом лице. — Кем бы рыжий ни был — колдуном или, пуще того, проклятым демоном, — негоже его слухать. По всему видать — тварь подлая, злокозненная. Оные обретаются токмо заради того, шобы людей губить! Молите богов пресветлых о спасении и не помышляйте друг против друга худого. Глядишь, вызволят нас владыки небесные…
— А коли нет? — раздался чей-то голос.
— Не хули господина нашего, Ильэлла, неверием! — обернулся Каркси к говорившему — одному из трёх братьев.
— Ильэлл — ваш бог, солдатский! — выкрикнула жена Савера, сына Ртища. — Об нас он и не помыслит!
— Тогда другим богам молитеся! — отрезал десятник. Видя, что страх за свои жизни пересиливает его доводы, решил припугнуть селян: — Уясните, баламуты, не бывать жертвованию! Сие злодейство лютое супротив королевского закону! За то казнь присуждена! Паче того — кто оное учинит, не видать покою даже опосля смерти, не воссоединиться с предками на Великой равнине! Навечно яством демонов заделается…
Приобняв женщину с ребёнком за плечи, Каркси увёл её в сторону, оставив остальных раздумывать над его
