не поздоровавшись, стягивает халат с моих плеч, позволяя ему упасть на пол. Губы поглощают мои в поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание, вызывая головокружение, и мне приходится обхватить его руками, чтобы не упасть. Из его горла вырывается стон, и мое тело приподнимается в его объятиях, мои ноги обвиваются вокруг его талии.
Он несет нас к кровати, где садится на край, проводя руками вверх и вниз по моим бедрам. Грабящий рот. Молчаливый. Агрессивный. Это то, что я больше всего люблю в Шестом. Когда он чего-то хочет, он не стесняется в выражениях, потому что он вообще их не произносит. Он берет и отдает одинаково.
Забираясь обратно на кровать, он толкает меня своим пахом.
Я приподнимаюсь ровно настолько, чтобы он мог стянуть с себя штаны, и он сбрасывает их куда-то позади меня. Я не потрудилась надеть что-нибудь под халат, который прижимает мою обнаженную нижнюю половину к выпуклостям его живота, которые скользят под моей ложбинкой, когда он толкает мои бедра вперед-назад, впиваясь пальцами в мою плоть. Его большой палец скользит вниз по моему шву, щекоча чувствительный бугорок, который возбуждает мои желания так, как может только Шесть. Откинув голову назад, он стискивает челюсти, пока распространяет мое возбуждение по своей коже.
Это мучения.
Мои мучения в том, что я так сильно хочу, чтобы он был внутри меня, что у меня болят бедра.
Протягивая руку между нами, он наклоняет свой кончик так, чтобы он касался моего входа каждый раз, когда я опускаюсь вниз по его животу. Осмелюсь сказать, что ему нравится игра в удержание, предвкушение секса больше, чем сам акт, но он бы не согласился.
Он часто говорит мне, что ничто в мире не доставляет ему большего удовольствия.
Кроме, может быть, того, что держал на руках свою маленькую девочку.
Он проводит руками по моему телу, вниз по бедрам, к моим бедрам и по моему животу, пока его большие ладони не находят мою грудь. Приподняв брови, он выглядит как мужчина, страдающий от собственного удовольствия, когда он дразнит мои соски, которые торчат от его порочных прикосновений.
Выгибаясь навстречу ему, я запускаю пальцы в его коротко остриженные волосы, сосредоточившись на том, как его кончик скользит по моему шву, умоляя о входе.
— Шесть, пожалуйста. Я бездумно шепчу это слово, мое промокшее нутро отчаянно хочет, чтобы его наполнили и растянули.
Закрыв глаза, я чувствую первый толчок внутри себя, когда он делает небольшой толчок. Еще один толчок. Толчок. И еще, пока он не проникает так глубоко, что кажется, будто он проник в мое лоно.
Он издает долгий, мучительный стон, двигая бедрами подо мной, и ведет меня вверх и вниз, вдоль своего члена.
— Черт возьми, Рен. Вены у него на шее вздуваются, когда он опускает голову на подушку, закрыв глаза.
Вид его, охваченного удовольствием, подстегивает меня, и я вжимаюсь в него, упираясь руками в его грудь. Сцепив бедра, он перекатывает меня на спину, и когда я извиваюсь, чтобы лечь на живот, он хватает меня за подбородок, удерживая на месте.
— Нет. Мне нужно видеть твое лицо. Он не ослабляет хватку, глядя мне в глаза, пока входит в меня.
Я протягиваю руку, чтобы коснуться шрама через его глаз, и опускаюсь к тому, что у него на горле. Как далеко мы ушли с того дня, когда я впервые увидела его по ту сторону стены. Голодные и одинокие.
Во многих отношениях мы отличаемся от молодых парня и девушки, которые ускользали друг от друга и целовались всю ночь, пока не взошло солнце. Которые лежали под палящим солнцем в полдень, исследуя тела друг друга.
И все же, во многих отношениях, мы одинаковы.
Он все еще тот мальчик со шрамами, который тронул мое сердце. А я раненая маленькая птичка, чьи крылья он заставил снова взлететь.
ЭПИЛОГ 2
КАЛИ
Восемь лет спустя …
Тусклый свет согревает мою кожу, когда я лежу, растянувшись на одеяле, наблюдая, как молодой светловолосый мальчик держит палку вместо меча, которым он осторожно постукивает по палке, принадлежащей младшему темноволосому мальчику. Они двое так сильно напоминают мне своих отцов. Конечно, гораздо уменьшенные версии.
— Вы не можете победить Альфу! Мы величайшие бойцы в мире! — говорит блондин младшему мальчику, победно поднимая свой меч.
Они знают об Альфах только из множества историй, которые рассказывают другие члены сообщества, выжившие в Калико, которые восхваляют этих людей и сделали их легендами нашей истории. Они никогда не будут забыты.
— Я не хочу быть Вегионом. Я тоже хочу быть Авфой! Темноволосый бросает палку и стоит, скрестив руки на груди, злой, упрямый — черта, которую, я уверена, он унаследовал от меня.
Вид его вызывает улыбку на моем лице, но более трогательно, когда его старший брат опускается перед ним на колени, нежно кладет руку ему на плечо и наклоняет голову, что-то шепча.
Я наклоняюсь вперед, напрягая слух сквозь шелест деревьев надо мной, пытаясь разобрать, что он ему говорит. Что бы это ни было, младший улыбается и поднимает свою палку, и они снова берутся за дело, стуча мечами в битве. Я отступаю, но останавливаюсь перед массивной и внушительной фигурой, стоящей за ними. Один мне знаком, иначе я бы собрала мальчиков, посчитав это угрозой. Я вскакиваю на ноги и прищуриваю глаза, пытаясь определить, настоящий он или воображаемый. Иногда это случается в гуще моих мыслей, и сегодня я чувствую себя особенно уязвимой. Возможно, потому что сегодня я увидела так много от него в нашем сыне, когда он играл.
— Кадмус? Я зову его, моргая, чтобы сдержать слезы.
Он поднимает руку, чтобы помахать, эта плутоватая ухмылка растягивает его губы.
Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и выдыхаю.
— Правдоподобие, — шепчу я, а когда снова открываю глаза, его уже нет. Испарился, как и в любой другой раз до этого.
Дерганье за мою рубашку привлекает мое внимание к тому месту, где передо мной стоит мой старший сын.
— Мама? Ты звала меня?
Я провожу пальцами по его кудрям и улыбаюсь.
— Нет, любимый. Мне показалось, я что-то видела. Присев перед ним на корточки, я смотрю в ярко-зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением глаз его отца, и убираю волосы с его лица.
— Что ты прошептал своему брату?
Он оглядывается назад, туда, где его младший брат стоит, размахивая клюшкой в игре.
— Я только что сказал ему, что альфа-братья не дерутся друг с другом. И кто-то должен быть плохим парнем.
Мягкая, ласкающая фамильярность вызывает мурашки по моей коже, когда я вспоминаю, как много раз его отец говорил мне именно эти слова.
— И твой брат, он согласился на это?
— Только когда я сказал, что в следующий раз
