а она все шелестела страницами, с прежним пустым лицом. Иван стоял у нее за плечом и утешался тем, что в целом дальнейший сценарий ясен, пусть и не очень удачен. Лизу, пока она рядом, нужно оглушить, рисунки — забрать. Если повезет, она пробудет без чувств до утра и не застанет графа дома. Если повезет, он сегодня слишком устанет, чтобы проверять реликвию, и после колядок сразу ляжет спать, ведь завтра ему наверняка понадобятся свежайшие силы. Если же не повезет… в доме, конечно, поднимется переполох и никакого похода на Хитровку не случится: графа займут совершенно другие дела. Но откреститься от рисунков будет сложно. Если сразу отправиться с ними к R., он точно придумает, как обернуть все умнее и дальновиднее, и…
— Этот, — сипло пробормотала вдруг Lize, отрывая Ивана от мрачных стратегий. Оказалось, подшивка снова открыта на последней работе. — Белокурый… папенька его семье гуся понесет. Завтра. Хвостовские они, с Хитровки, вдова какого-то там чахоточного учителя с двумя детьми. Я про них узнала, когда однажды следила за отцом… — Lize осторожно, не смазав ни штришка, обвела волосы мальчика пальцем. — И я сама видела, как он мясника просил оставить самого жирного, тяжелого гуся. Который бы подольше запекался, чтобы мать этого… херувима… не…
Резко замолчав, она убрала от листа руки. Схватила воздух распахнутым ртом, задушенно всхлипнула, опустилась или, скорее, упала на колени — вдруг ее затошнило.
Иван настолько не мог предугадать этого, что даже отпрянул, врезавшись боком в кресло, где сидел Андрей. Упираясь руками в пол, Lize дрожала и хрипела; по лицу ее текли слезы; из распахнутого искривленного рта вырывались массы, в которых по кисловато-приторному смраду узнавались шампанское и конфеты. То и дело Lize зажимала рот — или боясь, что ее услышат, или надеясь, что так все кончится быстрее. Она не успела убрать ладонь — и рвота потекла сквозь пальцы на платье, а потом вся сгорбившаяся фигурка зашаталась. Иван понимал, что должен к ней приблизиться: пока не захлебнулась, пока не зарыдала в голос, пока не случилось еще что-нибудь, после чего уйти из дома без последствий будет нельзя. Не успел.
— Лиза! — Андрей словно проснулся. Он соскочил с кресла, присел с сестрой рядом, вовремя поддержал ее, начавшую падать в рвотную лужу. — Лиза, Лиза, я здесь… — Он положил ей между лопаток руку, зашептал тихо и мягко: — Дыши, Лиза, дыши. Раз все так выходит, оно к лучшему. Не бойся, не бойся…
Он казался таким взволнованным, держал ее так бережно, а Иван мрачно ждал, чем она отплатит. Что лишь забьется сильнее, что разразится руганью, что оттолкнет брата и наконец выкрикнет ему в лицо все, что говорила графу. В недавнем их шантажном поединке было много злых слов, еще больше — мыслей, и Иван не сомневался: что угодно — от «Ты мне никто!» до «Я была рада тому, что с тобой сделали!» — могло Андрея, и так-то еле-еле себя собравшего по кускам, убить. Его нужно было оторвать от маленькой гадюки поскорее, до того как она придет в себя, укусит и пошатнет его только-только воспрянувшую душу.
— Елизавета Кирилловна, — жестко начал он, склоняясь, чтобы отстранить D. — Вы…
— Я никогда не представляла, Андрей, — не слыша или не слушая, забормотала вдруг она. Согнулась в очередном позыве, отвернула голову — неужели чтобы не запачкать чужую одежду? — Знала, молчала, да, но не представляла, не понимала, не считала, не… — Она закашлялась, волосы полезли ей в рот, намокли от слюны. Андрей быстро их отвел. — Я тебя… тебе… — Она впилась в его пальцы побелевшей, затрясшейся рукой. — Я же завидовала и ревновала! И думала, может, если я… как-нибудь отберу твои деньги, раз отец отобрал разум; если ты исчезнешь; если…
«Вдруг я так стану счастливее?» — читалось в ее мокрых горящих глазах. Читалось, но прежней веры в это там не было.
Иван увидел, как дрогнули плечи Андрея, как взгляд, наоборот, погас, но рук он упрямо не разжал. Напротив, что-то в себе пересилив, снова потянул ее к себе, зашептал:
— Тише, тише. — Рука обхватила узкие неровные плечи. Лиза впервые за последние минуты вздохнула глубоко, шевельнулась. — Не мучь себя, это пустое… Тем более, — резко, молниеносно, словно порывом ветра сменился тон, — у тебя все равно ничего не получится, как не получилось у него. Это я тебе обещаю.
Ивану показалось, что он ослышался, но Андрей действительно произнес это — без злости, но серьезно, решительно. А спустя уже миг внезапно улыбнулся со светлым дружелюбием, мол, «но ты меня не бойся, это я так». Вот же душа-потемки, еще и взгляд этот жгучий, дикий, неотрывный… и мысли не прочтешь. Лиза робко, с недоверием и опаской глянула на него. А потом опять зашлась всхлипами, но и вырываться, шипеть, браниться не стала. Что в ее голове творилось? Кого, интересно, она перед собой видела? Брата наконец или все еще «вора приблудного»? А ведь… неплохо он с собой совладал.
— Я кающимся не грожу, — продолжил он мирно. — Но друг из меня лучше, чем враг, поверь, а жертвой я и в помине не стану. Более никогда. Хватит.
Lize тут же снова потупилась. Больше не плакала, просто сидела с зажмуренными глазами, а лицо ее заливала неровная краска. Боли, стыда? Вырваться она по-прежнему не пыталась, наоборот — вцепилась со всей силы в обнимающую ее руку.
— Я никогда не представляла… — как в бреду, повторила она. — Что он столько… что он так… что… — Голос сорвался, разбился на звон. — И ты… я же тебя не…
Иван сжал кулаки. С минуты на минуту он все-таки ждал бури. Как он справится с двоими, если истерика от очевидного предательства охватит обоих? Если поднимется крик, если брат на выдержит и ударит сестру, не совладав со своей кровью и болью? Она вонзила в него слишком много игл, вонзала и сейчас, даже не пытаясь сдержаться. Но нет. Что-то в Андрее безвозвратно переменилось и продолжало меняться на глазах. Боли он, казалось, не ощущал или просто сам уже был живой, воплощенной болью.
— Тебе и не нужно меня любить, раз не можешь. — Андрей прислонился виском к ее волосам, нежно, устало. — И даже жалеть не нужно. И себя ненавидеть не начинай, пока можешь еще свернуть с чужой дурной дороги. — Что-то в этих словах было от третьего призрака, пробирали они до дрожи. — Ну… встанешь, Лиза? Тебе бы пойти прилечь. А у нас еще есть дела. Приляжешь же?
Иван очнулся от оцепенения, в котором все это слушал,
