никакой не надо. И мыться ни к чему. Вариант, блин. А кто увидел лишнего — сожрать и делу конец.
— Нити судьбы требуют много энергии, — проговорила старуха. — А судьбы богов и вовсе сжигают руки. Ослепляют. Надо много энергии, чтобы восстанавливаться.
— Но Чаши больше нет, — вздохнула молодая.
— А боги разрушают наши храмы, — поддержала ее взрослая. — Приходится питаться, чем можем. И прятаться. От смертных. От богов.
— Нельзя, чтобы ножницы попали в чьи-то руки, — сказала молодая. — Это будет катастрофа.
— Катастрофа, — эхом повторила за ней молодая.
— Все ненавидят нас, — проговорила старуха. — Проклинают. Забирают последние силы.
— Путают нити, — подхватила взрослая. — Особенно — ты! Столько лишней работы. Из-за тебя.
— Понятно, — отозвался я. — Но разве людей жрать — вариант?
— Мы же не всех подряд, — обиделась взрослая. — Только тех, чья нить и так лежит на ножницах. Чей путь окончен.
— Какая им разница, где умереть? — сказала старуха, щелкнув зубами. — Столько энергии в пустоту. Столько тел в землю. Мы берем крохи.
— Но нас с приятелем у вас взять не получится, — хмыкнул я. — Думаю, вы это уже поняли. Так, может, решим ситуацию полюбовно? Вы выпустите нас наружу, а мы не станем рассказывать, где вы есть. В качестве благодарности могу обещать хорошую жертву в первом же вашем храме. Идет?
Те пошептались друг с другом. А потом старуха прохрипела:
— Мы вернем тебя туда, откуда взяли. Но за это ты пожертвуешь нам одного монстра. Офион не сильно расстроится, если не досчитается кого-нибудь из своих уродцев. Или хотя бы священную корову. Двух. Нет, трех! На любом черном камне. Во имя прошлого, настоящего и будущего, жизни и смерти, рока и судьбы, и трех пар рук, созданных для того, чтобы прясть историю.
— Хорошо, — согласился я.
— И губную помаду, — неожиданно заявил женский голос.
— Мыло, духи, гребни и платье, — тихо добавил молодой голос. — Красивое. В цветочек…
