– Понятно, – заключает и замирает.
Слишком долго меня разглядывает. Зачем? Без каких-либо подозрений и видимого укора. Просто я ему нравлюсь. Сейчас понимаю это.
Вдыхаю витающий в салоне аромат одеколона. Принимаю отупляющую мысль, что скоро буду ощущать этот запах на регулярной основе.
Он чужой. Не противный. Напротив. Просто не мой. Не тот, который мне нужен. Не тот, которым я живу.
– Мне пора, – отворачиваюсь практически сразу, как эти слова слетают с моего языка.
Выходим из машины одновременно. Павел провожает до самой двери. Я иду, повесив голову. Стараюсь лишний раз не дышать.
– Я завтра заеду. Сходим куда-нибудь.
Только этого не хватало!
– Конечно. Только не очень рано. По субботам мы с Соней занимаемся стиркой.
– Во сколько примерно будешь свободна?
– После трех, – признаюсь неохотно.
– Тогда договорились, – улыбается Павел.
Мягко и сдержано. Как обычно.
Обычно… Никак…
– Доброй ночи!
– Доброй ночи, Лизавета.
Едва закрываю за собой дверь, откуда-то из темноты выскакивает мама.
– Что это было? – она в панике.
А меня вдруг подмывает засмеяться. Давлю, потому что это неуместно. И жестоко.
– Павел подвез меня домой.
– Но где вы встретились? И что… Боже, что у тебя за вид?! – только сейчас замечает и, ожидаемо, приходит в ужас. – Павел тебя такой видел?
– Павлу понравилось, – огрызаюсь раздражено. – Он ведь такой же мужчина, как и все…
– Не доводи меня! – трясет перед моим лицом пальцем.
Кажется, что готова ударить. Пусть бы… Плевать.
– Все нормально, мама. Завтра договорились еще куда-нибудь сходить.
– А-а… – теряется она. – После стирки?
– После стирки.
– Ты… – принюхиваясь, хватается за сердце. – Ты что пила?
Вздыхаю обессиленно. И иду в сторону комнат.
– Спокойной ночи, мама.
– Спокойной ночи…
Ни о каком спокойствии, конечно же, речи быть не может. Меня по-прежнему колотит. И с каждой последующей секундой тишины сильнее.
Проверяю телефон. Ничего.
Чарушин не звонит. Не пишет.
Возможно, стоило бы дождаться утра… Начало третьего все-таки… Но я не могу ждать. Набираю его номер.
Гудок, второй, третий, четвертый… Какое-то скрипучее и прерывистое соединение. Резкий болезненный прострел в моей груди.
– Слушаю, – глухой выдох Чарушина.
– Привет… – шепчу срывающимся голосом.
Затискиваю рот ладонью, чтобы не расплакаться. Судорожно втягиваю носом кислород. Закатывая глаза, несколько секунд непрерывно дрожу.
А он все это время молчит. Молчит нехарактерно. И очень страшно.
– Где ты? – бормочу, едва справляясь с рвущим всякие пределы дыханием и странными звуками, которые, как я не стараюсь, похожи на всхлипывания.
– Там, где и планировал закончить вечер.
Чарушин же вразрез со мной звучит абсолютно безэмоционально.
– На даче? – уточняю без надобности.
И так ведь понимаю.
– Угу, – мычит неразборчиво.
Пил? Если пил, то из-за меня? Переживает?
Сердце сжимается. Да так, что вновь приходится взять паузу, чтобы иметь возможность вдохнуть.
– Что делаешь?
– Пытаюсь понять.
Пол из-под ног уходит. Такой простой и, казалось бы, неоднозначный ответ, а меня волной жуткой вины окатывает. Едва держусь, чтобы не рухнуть. В голове так мутно становится, в груди горячо, тошно и мучительно больно.
– Я… Артем, я… Прости, что так получилось.
Шумный выдох.
И все.
Он не отвечает.
Новая сердечная пляска. Бешеная агония. Смертельное поражение каких-то особо важных органов. Полный отказ работать. Переворот. Перестройка. И кровавая война. Свои против своих. Да, я сама себя убиваю.
Когда у меня уже заканчивается кислород, а желания вдыхать и дальше жить не возникает, Чарушин откладывает вынесение приговора.
– Завтра поговорим.
И все – короткие гудки. Еще какое-то время их слушаю и, прокручивая его последнюю фразу, пытаюсь распознать какие-либо эмоции в голосе. Но их нет. Попросту нет.
Закусываю губы. Счесываю зубами слизистую, пока во рту не появляется характерный металлический привкус крови. То ли обезумевшее сердце прорывается в горло, то ли просто какой-то ком собирается – душит. Впиваюсь ногтями чуть выше выреза платья, едва не сдирая кожу. Такая боль там… Как выдержать?
А у него? Ему ведь больнее… Чувствую. Знаю.
Перед глазами летят ослепляющие искры. А следом за ними наползает горячая слепота. Пока не проливаются слезы. Обильно стекают. По губам, подбородку, шее… Туда же на грудь.
Я задыхаюсь. Я трясусь. Я буквально схожу с ума!
До завтра, которое к слову уже наступило, не доживу. Мне нужно его увидеть, иначе умру.
Слишком больно. Слишком тревожно. Слишком чересчур!
Впервые заказываю такси. Среди ночи. И волнуюсь не о том, что со мной может случиться что-то плохое… Лишь о том, что на вызов снова Павел явится.
Пока иду в ванную, шатаюсь. А может, землю подо мной качает. Без разницы. Все равно не передумываю. Пусть хоть пожар, хоть потоп, хоть война… Поеду! Быстро умываюсь, поправляю одежду и волосы, надеваю пальто и тихонько выбираюсь из дома.
– Куда?.. – ловит в последний момент мама.
Не оглядываясь, отмахиваюсь рукой. И, срываясь на бег, заскакиваю в салон автомобиля.
Минует – за рулем такси незнакомый мужчина. Надеюсь, Бог сжалился, и мои злоключения закончились. Надеюсь, Чарушин не обижается. Хочу, чтобы обрадовался, увидев меня. Уповаю на то, что обнимет и успокоит. Это все, что мне сейчас нужно.
В дороге почти удается взять себя в руки. Нет, внутри, конечно, все еще трясет. Но внешне какое-то отрешение сковывает. Наверное, потому что я настраиваюсь на серьезный разговор, во время которого мне лучше сохранять хотя бы видимое спокойствие.
Поблагодарив таксиста, захожу во двор. Но в дом без приглашения не решаюсь. Стучу и замираю напряженно в ожидании. Снова внутри огонь разливается. Измученные ткани сразу же отзываются пульсацией.
А если не услышит? Не откроет? Уехал? Спит?
Сотни мыслей в голове проносятся. Сразу же кругом она идет. Прикрываю веки, чтобы как-то притормозить вращение. Становится лишь хуже. Распахиваю обратно глаза. Медленно вдыхаю. И вдруг… Замок проворачивается.
