него жизнь, отдав часть своей. Выжгла из него синеву льда, в которую он прекратился, вернула теплоту жизни.
Слово «воскресила» Никлас даже мысленно не смог произнести.
Попытка вспомнить забрала у него немало сил. Обливаясь холодным потом, он лежал, вновь балансируя на грани сна и яви. И размышлял — о том, что произошедшему, конечно же, есть рациональное объяснение. Смерть была, допустим, клиническая — смерть его человеческой сущности, а Катрин просто провела реанимацию, задействовав свои способности во время проведения ведьмами ритуала. Да, вот так, наверное, и будет правильно — принял объяснение Никлас. После усилием снова открыл глаза — слезящиеся от накатившей головной боли, посмотрел в лицо спящей Катрин, а потом глаза закрыл и со спокойной душой заснул. Не провалился в беспамятство, а именно заснул — почувствовав мимолетное удовлетворение от этого факта.
Проснулся в следующий раз он уже утром, когда келья была пуста. В неширокое окно виден кусочек синего неба, зелень деревьев, заглядывают солнечные лучи. Лампочки на медицинской аппаратуре перемигиваются, все тихо и спокойно.
Прислушался к организму — вроде все в порядке, руки-ноги целы. Шевелится все, если попробовать. Полежал немного, подождал. Никто к нему не шел, никакого движения рядом. С трудом, кряхтя как старый дед, усилием преодолевая сопротивление деревянных мышц, Никлас приподнялся и сел на кровати. Было непросто, но он справился — и настроение его улучшилось.
Теперь можно попробовать вообще с кровати подняться и куда-нибудь сходить.
Пока Никлас сидел и собирался с мыслями, готовясь встать на ноги, в келью зашла Катрин, открыв дверь плечом — в руках у нее был поднос с завтраком. Увидев очнувшегося Никласа, она вздрогнула и поднос выронила. Не обращая внимания на расплескавшийся по полу чай и разбитый чайник, Катрин смотрела на Никласа. Причем в глазах ее было довольно странное выражение. Понятно, что во взгляде читалась гамма чувств, самых разных, но вот кое-что Никласа встревожило.
Настороженность и даже испуг в ее взгляде, вот что его встревожило, понял он.
— Привет, — нарушил тишину Никлас.
Катрин, с заметно повлажневшими глазами, подошла ближе, присела на колени перед кроватью, взяла Никлас за руку.
— Ты в порядке?
— Могло быть и лучше, конечно, — пожал он плечами. — Но, наверное, грех жаловаться. Ты чего на меня так смотришь?
Катрин, не отвечая, еще крепче сжала ладонь Никласа, а чуть погодя вдруг прянула вперед, обнимая Никласа за ноги и положив ему голову на колени. Он хотел было что-то спросить, но потом увидел, что плечи девушки вздрагивают. Молча ожидая, пока она закончит плакать, он долго сидел и просто гладил ее по волосам.
Не спрашивал пока ничего — все же самому надо прийти в себя, мысли пока почти такие же деревянные, как и мышцы. Когда ведьма успокоилась и выпрямилась, садясь рядом, Никлас посмотрел ей в глаза. И от неожиданности вдруг не удержался от удивленного комментария: глаза обычные.
Светло-голубые, как летнее утреннее небо; те самые глаза, в которые он смотрел впервые в особняке Дитриха Брандербергера, затерянном в лесах у Грайфсвальда. Более того, Никлас только сейчас вдруг осознал, что он смотрит не просто в те же самые глаза, но и лицо девушки теперь прежнее — шрамы исчезли как не было.
— Кать, а… что с лицом? Что случилось?
— Много всего случилось, — опустила взгляд Катрин.
— Мне в пару слов хотя бы. Где мы, например? Что с тобой произошло? Что со мной, как я выжил?
— Меня просили не объяснять тебе все сразу, а позвать, как только ты придешь в себя.
— Кто просил?
— Давай я сначала накормлю тебя завтраком, а потом уже перейдем к делам насущным?
Никлас сначала хотел было возразить, а потом подумал: да какого черта? Почему бы и не позавтракать? Тем более что в животе вдруг потянуло, и при мысли о еде он почувствовал буквально зверский голод.
— Давай позавтракаем, — легко согласился Никлас.
Катрин собрала остатки чайника и первого завтрака — видимо только ей предназначенного, ушла. Вернулась быстро, с подносом побольше, уже с двумя порциями. Пока завтракали, Никлас удивительно быстро приходил в себя — чувствуя, как возвращаются силы. Когда Катрин уже наливала чай, в кабинет заявился Горчаков. Сдержанно поздоровался с Никласом, сдержанно высказал радость по поводу встречи — правда в простых дежурных словах между строк читалось что-то большее, отошел в угол небольшого помещения, устроившись в кресле.
Горчаков не хромал, не испытывал проблем с речью — принял стимулятор, похоже, перед важным разговором. Очень интересно. После инспектора, через несколько минут — когда Никлас уже допивал чай, в комнату зашел согбенный годами монах в когда-то черной, а сейчас ставшей темно-серой от времени рясе. Никлас узнал его почти сразу — это был тот самый святой отец, который присутствовал во время принесения клятвы опричника, будучи наблюдателем за ритуалом от Матери Церкви.
Горчакову и Никласу монах приветственно кивнул, Катрин неожиданно учтиво поцеловал руку. По спокойной уверенности жестов было видно, что дворцовый этикет для него вещь привычная. Да и харизма, которую не могли скрыть годы и простой скромный наряд, из облика никуда не ушла с момента прошлой встречи.
— Теперь я наконец узнаю, что вообще происходит? — после того как монах присел за стол напротив, поинтересовался Никлас.
— За этим я и пришел. Правда, в пару слов не уложусь, мне придется начать издалека. Вы не против?
— У меня есть выбор?
— Нет, я просто предупредил.
— Хорошо, давайте к делу.
— Николай Александрович, скажите… Как вы относитесь к религии?
— Я к ней не отношусь, — практически без раздумий покачал головой Никлас.
— Весьма смелое утверждение, — улыбнулся монах. — А как вы относитесь к вере в бога?
— Наверное, я могу назвать себя агностиком и могу пространно порассуждать на эту тему. Это нужно?
— Нет-нет, благодарю вас. Вы слышали о Карле Гейзенберге?
Вопрос монаха застал Никлас врасплох, заставив напрячь память.
— Американский учитель химии? — не очень уверенно предположил он, вспомнив героя одного из просмотренных недавно сериалов.
Теперь уже ответ Никласа застал монаха врасплох.
— Что, простите? — нахмурил он седые брови.
— «Во все тяжкие», сериал из старой Америки, — неуверенно произнес Никлас.
— А, вот вы о чем, — покивал священнослужитель. — Нет-нет, я говорю о Карле Гейзенберге, физике, об одном из создателей ядерного проекта. Ему предписывается цитата: «Первый глоток из стакана естествознания делает атеистом, но на
