жизнь в корне изменилась.
Я оказалась полукровкой из расы оборотней, истинной парой оборотня — Альфы, и по совместительству жестокого, распущенного мужчины. Я не могла жить с ним, не могла выносить всё то, что он со мной делал…
Не могла такой степени, что готова была повторить ужасную ошибку своей матери.
Теперь меня каждый раз охватывала нервная дрожь, когда я представляла себе, что могло случиться в то полнолуние…
А те самые первые дни, когда я узнала, что беременна? Я также с радостью хотела бы забыть и их, и никогда больше не просыпаться в слезах из — за того, что ещё несколько месяцев назад я всерьёз думала об аборте.
Теперь, ласково поглаживая свой живот, который пинала моя дочка, я хорошо понимала тогдашнюю звериную ярость Этьена, который хотел во что бы то ни стало сохранить нашу девочку.
Этьен, да…
Благодаря Натану, я сильно изменила мнение о своей паре.
Да, он бывал резким, надменным властным — но все эти качества присутствовали и у Альфы Баева; возможно Альфы и не могли быть другими.
Даже его снобистское высокомерие, которое сильно раздражало меня в начале, теперь казалось чуть ли не редким исключением из его поведения. Разумеется, Этьен делал замечания работникам поместья, где мы находились, а также приказывал своим служащим, но при этом он также учил подростков чужой стаи какому — то особому виду борьбы, а кроме того почти каждый день помогал лесникам в расчистке старого леса.
— То ли ещё будет, — с понимающей интонацией в голосе протянул Альфа Баев, когда я в случайном разговоре обмолвилась про изменившееся поведение Валуа. — Он ещё и строителям будет помогать демонтировать ненужные… и не совсем ненужные строения.
Поглядев на жену, Альфа Баев нахмурился.
— Надо, кстати, будет Зака предупредить.
И я ещё долго не понимала, что он имел в виду, пока Гийом, мой новый врач, не заметил как — то на приеме, что, мол, что нам совершенно не стоит прерывать «супружеские отношения» — и для матери, и для ребенка это будет только на пользу.
А уже следующим утром я проснулась от ощущения полного счастья… которое дарили легкие поцелуи и нежные поглаживания.
Открыв глаза, я увидела нависающего надо мной Этьена, который и проводил все эти манипуляции. Его зеленые глаза в тот момент сверкали ярче самых ярких звёзд, а взгляд просто обжигал.
— Этьен, — простонала я, с ужасом вспоминая наши прошлые отношения. — Пожалуйста, нет!
— Позволь, — прохрипел Валуа, вклинив свою ладонь между моих ног. — Не обижу.
— Пожалуйста, — замотала я головой в испуге. — Не надо. Я не хочу.
Легкий поцелуй опустился на мои губы, где тут же и погас.
— Что ж… тогда просто полежи ещё в кровати до завтрака. Я отдам распоряжения.
Этьен легко вскочил с кровати, чтобы позвонить на кухню. И пока он разговаривал со служащими замка, я молча смотрела на этого высокого мускулистого мужчину, который сейчас полуодетым стоял посреди моей спальни. Босиком, без рубашки — в одних серых спортивных брюках.
Несмотря на небольшой опыт в сексе, я не могла не заметить огромный бугор, выпирающий на его брюках.
— Что? — усмехнулся мужчина, поймав на себе взгляд. — Я хочу свою жену — разве это не естественно?
Я промолчала, не в силах найти какой — то нормальный ответ, и отвела взгляд в сторону.
Этьен снова усмехнулся — на этот раз нарочито громко — и вышел из комнаты, оставив меня наедине с самой собой.
И своими мыслями.
Когда Натан во время моих посещений убеждал меня, что «Альфа Валуа совсем не монстр», я не верила ему. Да, я росла в семье, где между родителями всё было совсем плохо; да, это отложилось у меня в подсознании, но всё равно, ничего из этого не могло оправдать поведения самого Этьена. Но Натан продолжал твердить про синдром жертвы.
— Отношения — это двухполосная дорога, Тая, — повторял психолог каждую нашу встречу. — Вы должны уметь показывать своему партнёру свои чувства, свои желания. Иначе как он догадается?
Я только что сказала четкое «нет» — и Этьен тут же оставил меня в покое, приняв моё решение…. Неужели Натан был прав?
Этьен
К концу седьмого месяца беременности Таис, я был готов лезть на стену от похоти и желания. Я хотел свою жену.
Хотел целовать её нежный обворожительный рот, хотел ласкать каждый сантиметр её тела и почувствовать, наконец, себя внутри неё.
Но Таис продолжала тревожно вздрагивать каждый раз, когда я предпринимал попытки сблизиться, и поднимала на меня этот свой невинный взгляд беззащитного оленёнка — отчего я каждый раз тут же останавливался, с трудом разжимая свои объятия.
И уходил сбрасывать своё напряжение в ванную комнату.
Теперь, когда Таис всё сильнее пахла волчицей, мой волк отказывался покрывать других сук — а потому приходилось как озабоченному подростку, самоудовлетворяться с помощью руки.
Ужасно унизительно.
Но пока другого способа не существовало: Натан убеждал меня, что Таис почти «готова», надо лишь набраться терпения.
А ещё мне в самом деле нравилось, что она понемногу переставала меня бояться.
Таис теперь частенько сама забиралась ко мне под бок, когда я собирался читать дочери книги на французском языке; засыпала в моих объятиях, когда мы отдыхали в оранжереи; она любила таскать из моей тарелки брокколи, нюхать мой кофе — когда я вижу, и мой парфюм — когда я делал вид, что занят какими — то важными делами… Да, определенно, она была почти готова, чтобы вернуться вместе со мной назад во Францию.
И я ждал.
Долго, затаившись, ждал: словно хищник на охоте — не желая спугнуть своего прекрасного, беременного от моего семени, оленёнка.
И однажды это произошло.
Однажды, в день полнолуния.
Ещё с утра Таис вела себя как — то странно: слишком долго приводила себя в порядок в ванной, просила несколько раз принести ей разные завтраки, а потом даже попросила меня отменить приём у Гийома.
— Что — то случилось? — озадаченно поинтересовался я. Её блестящие глаза сверкали как — то уж слишком ярко. — Таис?
— А? — откликнувшись, она как будто не сразу поняв, о чем именно я её спрашиваю. — Да… Нет… Я бы хотела сегодня просто отдохнуть. И, может, поболтать с Настей.
— Поболтать с Настей? Тая, она наверняка сейчас занята приготовлениями к празднику Полнолуния.
— Ах, да, полнолуние… — Таис как — будто с облегчением выдохнула, но я всё же сумел уловить напряжение, которое не отпускало мою пару.
Мой волк также напрягся — и я чувствовал, как недовольно он фыркает, требуя
