духи играют. Может — судьба. Не знаю. Знаю только, что меня сейчас будто разорвёт от их веселья. Проклятье.
Ругнувшись, Перси вытер нос, из которого брызнуло красным, потерял сознание и шумно рухнул на пол. Из одеяла выкатились магические шары. Они всегда были морозными. Льда больше не было; в пакете плескался кипяток. Ынбёль ничего не успела сделать, потому что ей на ухо гаркнули тяжёлым:
— Есть суп?
Она чуть не навернулась вслед за магическими шарами, одеялом и горячей водой. Схватилась за стол. Гневно протянула:
— На плите. Их два. В одном твоё же зелье, не спутай.
Джеб прошмыгнул к кастрюле. Загромыхал крышками и ящиками, выискивая завтрак. С него сыпалась земля. Вернувшийся из болот и леса, он стал совсем похож на мох. Вдоль локтей вились корни, а меж костей, возможно, вклинились ветки.
— Там Перси валяется, — Ынбёль рассеянно вглядывалась, не разбил ли тот затылок при падении. — Заметил?
— Пусть спит, — отмахнулся Джеб и грозно набросился на еду. Было немного пугающе. — Я сейчас пахну, как нашатырь. Всех бужу. Не буду подходить. Ща поем и перенесу его.
— Ты что, всю силу выпустил? — догадалась Ынбёль. — Уж слишком голодный.
Не переставая жевать и давиться, он забухтел:
— Скормил её лесу. Ничего, восстановлюсь. Невыносимо было держать всё в себе, — Джебедайя подавился. Вдруг стал виноватым. — Не говори Верховному. И Эшу — он меня засмеёт. Просто они не поймут, что это не трусость, а выгодная сделка. Я люблю этот лес. Многое ему отдам.
Ынбёль покрутила в руках свечку-скрутку, вздыхая:
— Везёт.
Закинула под стол сухой, пахнувший петлëй висельника дневник Эйприл и отсалютовала:
— Пойду пытаться заснуть.
Джебедайя помахал ей ложкой.
За окнами густел рассвет, как микстура. Уже утро. Шестой час без Эллиота. Ынбёль поправила все тяжёлые шторы, чтобы свет не резал зрение, дошла до комнаты, перепрыгнула через порошок из осколков посуды и забралась в шалаш.
Вот и всё.
Она повертелась, переворачиваясь с бока на бок, надавила кулаками на глаза, посветила в зрачки, но всё равно продолжала видеть Эллиота. Только его.
Вздохнув, она выползла из шалаша.
Напрочь склёванный серый потолок. Чёрная макулатура в царапинах. Нитки от сладких бус, на которые нанизаны кольца-хамелеоны. Битые чашки. Пятнистые разводы на рекламных брошюрах и корешках билетов. Ынбёль разглядывала то один микробардак, то другой, пока не наткнулась на стакан грушевого рафа. Тот был полностью заполнен монетками и кусочками винтажных открыток — Эллиот принёс его на одно из свиданий.
Нет уж, вне шалаша ей было ещё хуже, чем внутри, поэтому она забралась обратно.
Ынбёль закрыла воспалённые глаза и проспала весь день. От кошмара к кошмару. Проснулась ночью.
А потом поняла — она не одна.
Чужое присутствие ощущалось так же явно, как декабрьский холод. Оно будто выжидало.
«Опять», — безразлично подумала Ынбёль, переворачиваясь на спину. Как и в прошлый раз, она вгляделся в темноту — ничего. В комнате она была не одна, хоть и одинока.
— Мне всё равно, — чётко произнесла она. — Я тебя больше не боюсь.
Она знала, что после такой дерзости могло случиться что угодно, могла представить тысячу сценариев своей немедленной смерти, но всё это настолько не имело значения, что она не боялась ни одного из них.
Если дух снова чем-то недоволен — это его проблемы.
Что-то незримое свесилось прямо над лицом. Ынбёль ощутила прикосновение призрачной шерсти. Магическое дыхание, вечное, как само время. Оно пахло малиной. И немного — ореховой пастой.
К таким пыткам Ынбёль не была готова. В глазах защипало. Где-то в кишках свернулся истерический припадок, но выше Ынбёль его не пропускала. Она лишь отвернула голову, надеясь, что видение как-нибудь само разберётся.
Невидимый, несуществующий и отсутствующий зверь вдруг лизнул её в висок.
Ынбёль будто током ударило. Она дёрнулась. Висок горел болью и огнём, но, прикоснувшись к нему, Ынбёль не ощутила никаких повреждений.
Это была сила. Её сила. Настоящая.
— Мы не такие, как остальные, — гулко прожужжало в грудине. Ынбёль прислушалась. — Остальные ищут. Мы берём.
Невидимый зверь продолжал нависать над Ынбёль. Он шумно дышал, иногда порыкивая, но едва ли кто-то ещё мог его услышать.
Другие ищут. Мы берём.
Берём — что? Что остальным надо найти? И что должна отобрать Ынбёль?..
Нет, не так. Дух сказал берём — не отбираем. Значит что-то, что другие могут только найти, у Ынбёль есть всегда.
«В тебе хватит сил на создание отдельного мира, если захочешь. Этот мир у наших ног априори, Ван Ынбёль. Всё наладится, как только ты позволишь себе это почувствовать».
«Это и есть поток. Ищешь нити, канаты, цепи — и хватаешься. А если хочешь в него войти — просто обвяжи вокруг шеи».
«Ты воскресила целого человека! А твоя магия — целых шестерых. И двое из них прямо перед тобой».
«В тебе всего достаточно. Просто протяни руку и возьми своё».
«Поможет тот, кто не ищет».
Взять своё. То, что другие ищут, Ынбёль должна просто взять.
Ынбёль воззрилась на пустоту. Подумала. И протянула руку к зверю.
— Я поняла, — прошептала она. — Ты не мой дух. Ты мой поток.
Другим приходилось искать источники силы. Вглядываться в нити, обматываться ими, присоединять одни к другим. Ведьмы не могли колдовать, пока не возвращались к жизни с новыми телами.
Ынбёль управляла своей силой даже без тела, воскрешая ковен снова и снова. Застрявшая в цикле перерождений. Настолько же сильная, насколько и проклятая.
Сила была в ней с самого начала — как и говорила Лекси. Следовала за ней по пятам, слушала и слушалась. Злобно рычала, если она пыталась от неё отказаться.
— Теперь готова, да? — усмехнулась — как разбила стекло. — Теперь выдержу?
Зверь тепло заурчал. Запах малины усилился.
Ынбёль схватилась пальцами за гриву, второй рукой поглаживая поток за ухом.
— Теперь готова, — прошептала она с надломом и закрыла глаза.
Поток не причинял боли. Во всяком случае, боль была не такой уж сильной — Ынбёль терпела её не морщась. Редкий пульс бил волнами.
Сложнее было с ощущениями, которые поток дарил.
Ынбёль стала чувствовать всех, кто был в доме. Вернее — все тела. Живые и мёртвые. Она без проблем нашла Лекси с Перси: они лежали у себя, отгороженные бессознательностью и границей из подушек. Эш видел вещий сон — тот был болезненным и тяжёлым, сбивавшим дыхание. Джебедайя только что проснулся от его стонов и, кажется, снова засобирался в лес. Эр-Джей где-то похрапывал. Крис уже не спал.
Все пропавшие в их доме были здесь. Живы — как и говорила Лекси. Были и те, кто умер
