Он смотрит на меня. Еще бушуют эмоции, вижу.
Хоть и с опозданием, но все же интересуется моим мнением.
– Хорошо.
47
Клянусь, что у тебя будет все…
© Артем Чарушин
У нас мог быть сын.
Не могу перестать об этом думать. Казалось, сгорел давно. Пережил самое худшее. Умер. Воскрес. Вырос. Окреп.
Все херня. Все это полнейшая херня.
Снова в душе мясорубка. Снова мое тело дробит на куски. Снова на живую по живому, блядь.
Все, что держит сейчас – осознание, что Лиза любит. Мать вашу, она меня любит… Она не убивала моего ребенка. Она не рвалась замуж за другого. Она хочет быть со мной.
Да, ее любовь держит. И вместе с тем… По-своему раскатывает. Не ожидал подобного. Блядь, да я, по понятным причинам, и в менее крупных масштабах боялся такое представлять.
Сейчас же все это наваливается и размазывает меня, как каток.
Подвеска, забота, поддержка, чувственная отдача, сказанное по амулетам… Мать вашу, да все ее слова, все ее взгляды… Раздирают эти факты. Выть охота, но я ведь осознаю, что не поможет.
«Если все люди по парам, то ты – мой мужчина…»
«Люто, Чарушин…»
Смотрю на нее. Бросаю взгляды настолько часто, насколько это позволяет ситуация на дороге. И так в эти секунды, сука, сердце трещит. Просто на ошметки раздирает.
В прошлом за себя болело. Сейчас страшнее… За нее. За нее болит. Вспоминаю Лизу там, в больнице, накладываю новые данные, и так ее жалко, что просто сдохнуть охота. Сдохнуть легче!
Я не могу дышать. Я не могу собрать свое гребаное сердце в один цельный кусок. Я не могу жить!
Если бы тогда не ввалил телефон в стену… Если бы взял его с собой… Если бы узнал раньше… Если бы после попытался достучаться до своей Дикарки, узнать правду, был бы настойчивее, не поверил бы этой твари, не воспринял буквально слова самой Лизы… Она ведь была уже убита! А мне тогда только предстояло умереть… Если бы не оставил ее там с этой ебаной мамашей… Если бы забрал и защитил, хотя бы после… Хотя бы, блядь, после всего этого чертового кошмара!
Как об этом теперь не думать? Как отпустить? Как дальше жить?!
Едва входим в дом, Лиза моет в ванной руки и двигает в кухню.
– Что тебе приготовить? – замирает у открытого холодильника.
Я застываю в дверях.
– Шутишь, что ли? – сиплю, не скрывая замешательства, в которое лишь Дикарке меня удается погрузить. – Какая еда, Лиз? Иди сюда.
Она не шевелится. Даже холодильник не закрывает.
– Я просто… Думаю, нам обоим стоит отвлечься.
– Иди сюда, – повторяю громче. Не хочу давить, но ее явно не в ту сторону шатает. – Пожалуйста, Лиза. Просто иди сюда.
И, наконец, она подчиняется. Подходит, беру ее за руку и веду в спальню.
– Разденься, хорошо? – прошу приглушенно.
Задергиваю шторы, в помещении повисает полумрак.
Я перевожу дыхание и принимаюсь снимать свою одежду. Сердце продолжает намахивать. Кажется, даже ускоряется. Гулко отбивает. Болезненно. Стягивает какие-то струны. Сковывает, обращает тело в сталь.
Умница моя, полностью раздевается. Смотрю на нее, и дыхание перехватывает, когда понимаю, что Лиза, очевидно, думает, что мне нужен секс. Спокойно так принимает это, а у меня в очередной раз рвется от натуги сердце.
Не к тому сейчас стремлюсь. Кожей к коже хочу. Без преград.
Разбираю кровать, укладываю Дикарку и сам к ней под одеяло забираюсь. Обнимаю крепко-крепко, замираем друг против друга. В глаза смотрим. Дышим в унисон.
– Помнишь, ты спросила, как сделать мне больно?
– Боже, Артем… – вздыхает Лиза с явным сожалением. – Я тогда была обижена… Не хотела, конечно…
– Неважно, – выдыхаю я. – Мне было больно, когда ты появилась в августе, когда прыгали в море, когда ты поцеловала, каждый раз, когда мы смотрели друг другу в глаза… – голос глохнет. Приходится сделать паузу, чтобы набрать в легкие воздух. – Каждый раз, когда расставались… И когда встречались, Лиз… Когда ты говорила или делала что-то, что заставляло меня вспоминать… Когда ты кричала или плакала, Лиз… Когда сказала, что любишь… Когда я думал, что больше тебя не увижу… Когда ты пришла ко мне домой… Сама пришла… Сама, моя Дикарка… – снова торможу, чтобы сделать шумный вдох. – Когда заботилась… Когда отдавалась на вертушке… Когда я нашел твое крыло… Когда ты собирала обратно амулеты… Каждый раз мне было больно, Лиз, хоть и не показывал тебе, выдавал другое напоказ… Защищался. Прости. Мне было легче поверить, что я способен тобой управлять, чем в то, что ты можешь меня любить… Любить по-настоящему… Блядь, я и сейчас…
– Не веришь?
В ее голосе и глазах, помимо слез, дрожит плотина паники.
– Не в том смысле. Тебе верю, – говорю, что чувствую. – Своему счастью не верю.
– Счастью… – повторяет и улыбается так нежно, так ласково, так умиротворенно… Только она так и умеет. – Я должна была сказать раньше, – шепчет Лиза. – Гораздо-гораздо раньше. Год назад.
Не могу сдержаться... Вздрагиваю.
– Лиза, – хриплю на эмоциях. Сжав ладонью ее затылок, касаюсь лицом ее лица. – Правда, любила тогда? Правда-правда? – выдаю тихо на одном выдохе.
– Правда же, – отзывается и кивает. – Любила. Люблю. Буду любить всегда.
– Всегда?
– Ну, разумеется! Обещаю!
Прижимаю ее еще крепче. Стискиваю до хруста. Бурно выдыхаю в шею.
– Клянусь, что сделаю все, чтобы ты никогда не передумала, – говорю незапланированно то, что буквально рвется само из души. – Клянусь, что никогда больше не подведу! Клянусь, что у тебя будет все! Все, что ты захочешь, Лиза.
– Моя любовь – моя клятва… – воскрешает мои давние слова. – Помнишь?
– Помню, конечно. Так и есть.
– Я хочу, чтобы у меня был ты, Артем… Все.
Наше дыхание сбивается. Наши руки сплетаются. Наши губы сливаются.
Понятно, что ни о каком сексе сейчас речи быть не может. Мы только содрали друг с друга кожу. Нам все еще адски больно. И будет больно еще долго.
Я просто ласкаю рот своей Дикарки, глажу ее руками, изо всех сил сжимаю… А потом добираюсь, наконец, до живота.
Может, не надо… Может, не стоит… Это чересчур мучительно.
Да, Лиза содрогается, разрывает поцелуй и начинает снова пускать слезы.
Я… Я – тоже. Судорожно и беззвучно выдаю жгучие.
– Все, не плачь, – с трудом выдыхаю. – Не плачь, Лиза. Все еще будет. Будет все!
