те же самые вопросы. Я отвечаю равнодушно. Ведь мои ответы ни на что не влияют. И тут следователь неожиданно спрашивает: - вы знакомы с гражданкой, - и называет имя и фамилию Полины.
Я вскидываю на него удивленный взгляд. И отвечаю не сразу. Что это все может означать? Я боюсь навредить девчонке.
- Что с ней? – спрашиваю вместо ответа. – Что с ней?! С ней что-то случилось? Почему вы о ней спрашиваете?
Сжимаю кулаки и этот жест не остается незамеченным следователем.
- Так вы знаете ее или нет? – спрашивает снова.
- Нет,- вру и отворачиваюсь.
- Напрасно вы врете. Вы ведь сейчас и ее подставляете, - качает головой следователь.
Я хмурюсь и опять смотрю на него.
- Эта женщина дала показания, в которых сказала, что была с вами в ночь убийства.
Женщина… Как необычно слышать такое про Полину. Какая же она женщина? Девочка она.
- Где она? – задаю я вопрос. – С ней все в порядке? Она в безопасности?
- Не волнуйтесь. С ней все в порядке. Так как же? Врет она? Стоит нам привлечь ее к ответственности?
Я громко вздыхаю и отвечаю не сразу. Мне все еще нелегко дается это решение.
- Не врет. Полина правду говорит.
- Тогда что же вы молчали? Почему? – спрашивает следователь.
Я ничего не отвечаю. Он все равно не поймет. Но он и не ждет ответа.
- Ладно, сами будете разбираться с ней. Меня это мало касается. Главное, что есть показания. И на записи с камер видно, что вы уходите, а потерпевший еще жив. Больше камеры вас не зафиксировали в клубе.
- Так ведь я с самого начала это говорил! – поддаюсь вперед. Эта информация придает мне силы. Значит, все-таки, нашли записи! Нашли! – Я ведь вашему коллеге говорил, что записи надо посмотреть. Я не убивал Алика. Поговорил с ним, но не убивал.
- Спокойно, - отвечает следователь. – Это мы выяснили. Теперь поговорим о важном. О том, зачем я здесь.
Я откидываюсь на спинку стула и настороженно смотрю на него. Не зря, все-таки, сменился следователь. Не зря. Я чувствую опасность.
- Нам потребуется ваша помощь, - говорит он и это дает еще больше повода мне усомниться в его хороших намерениях. Обычно сделки со следствием – это сдача кого-то. И я оказываюсь прав. – Речь пойдет о вашем дяде, - следователь поднимает на меня взгляд и долго смотрит.
Я хмурюсь и трясу головой. Ничего не понимаю. При чем тут дядя?
- Мы давно ведем работу по раскрытию сети наркотрафика. Не штучного, а значительного. Поставки от него расходятся не только по всей Москве, но и по городам России, - каждое его слово как в тумане. Он говорит четко и внятно, но у меня слова некоторые доносятся лишь отдельными звуками. К чему он ведет? – У нас есть основания предполагать, что ваш дядя является тем, кто принимает поставляемый товар.
После этой фразы я громко выдыхаю. Что?! Что он несет?! Как дядя может быть с этим связан?!
- Вы не верите мне. Ведь так? – следователь, похоже, без труда читает удивление на моем лице. – Я так и предполагал.
Встает и подходит к шкафу. Достает оттуда какую-то толстую папку и протягивает мне.
- Ознакомьтесь.
Я не беру ее в руки и тогда он просто кладет папку передо мной на стол и продолжает:
- Этим трафиком мы заинтересовались четыре года назад. Никак не могли найти канал. Все традиционные способы попадания дури были проверены, но все было пусто. Дилеры нашли какой-то путь, который мы еще не знали. Но мы не переставали искать. И это принесло плоды. В результате оперативных мероприятий мы выяснили, что наркотики поступают сюда в машинах.
Я чуть не подпрыгиваю на стуле. В смысле?! О чем он?!
- Да, Тагир, в автомобилях, которые приходили в ваш салон. Машины, обычно две-три из всей партии, были напичканы дурью. В салоне их уже потрошили и не продавали, а списывали как получившие ущерб при транспортировке. И отправляли на утилизацию. Было такое?
Я хмурюсь и отворачиваюсь. Смотрю в пол.
Да.
Импортными поставками заведовал дядя. Он умел договориться и решить дела с таможней. А еще следователь прав. В каждой партии оказывалась парочка машин, у которых были повреждения. Продавать такие машины по договору с заводом мы не имели право. Поэтому их списывали как естественную убыль и утилизировали. И этим тоже заведовал дядя.
Да ну нет… я не верю.
- Но почему вы уверены, что Мурад был в этом замешан? – спрашиваю я, опять переводя взгляд на следователя.
- У нас есть основания так думать. Но, конечно, мы хотели бы пообщаться с ним лично. Но… не получается. Дядя ваш неуловим,- усмехается. – Найти его не можем. Ни один телефон не отвечает. Вы давно его видели?
- Не помню, когда, - отвечаю честно. Дядя и правда пропал. А что если с ним что случилось?
- Ясно. Нам нужна ваша помощь, - говорит следователь. – Нам нужен ваш дядя. Это его единственная возможность сказать, что он ни при чем. И, - делает паузу, - в таком случае рассказать, кто может этим заниматься. Пока все ниточки ведут к нему. Все.
Он пристально смотрит на меня. Но я все равно отказываюсь верить. Не мог дядя этим заниматься. Не мог так со мной поступить…
- Ладно, - произносит следователь. – Вы теперь в курсе ситуации и мы рассчитываем на вашу помощь. Вы тоже в этом заинтересованы. Машины шли через ваш салон. Чтобы не потерять все, вы должны помочь нам найти организатора.
Ничего не отвечаю.
- Подпишите, - он протягивает мне какую-то бумагу.
- Что это? – спрашиваю с подозрением. Я ничего не собираюсь подписывать.
- Это подписка о невыезде, - усмехается он. – Вы переведены в ранг свидетеля. И содержание под стражей заменили на подписку о невыезде.
Чувствую, что у меня руки начинают дрожать. Сжимаю их, чтобы не выдать волнения.
- Это что? Это значит, что я свободен? – откашливаюсь и уточняю на всякий случай.
- Да. Подпишите.
Я беру руку и быстро черкаю свою подпись. Кладу ручку на стол и зажмуриваюсь.
Мне до сих пор не верится.
- Можете идти, - говорит следователь и я встаю. – И не забудьте про наш разговор. Мы ждем от
