отвечающие их прямым интересам — например, уплата налогов, — могут помогать достижению результатов, отвечающих долгосрочным частным интересам каждого. Абеди воспринял единственный нарратив: он жертвовал своим непосредственным частным интересом, чтобы попасть в рай. Идеи могут обладать огромной силой, и поэтому нам необходимо вырабатывать более позитивные идеи.
Все сказанное выше можно выразить одной фразой: общая идентичность становится фундаментом разумной и предусмотрительной взаимности. Общества, которым удается построить системы убеждений, основанные на этом принципе, функционируют лучше обществ, основанных на индивидуализме или одной из фундаменталистских идеологий. Индивидуалистические общества лишают себя колоссальных возможностей, скрытых в механизмах общественности. Любая фундаменталистская идеология основана на ненависти одной части общества к другой и ведет в тупики конфликтов. В здоровом обществе успеха добиваются люди, которые воспитывались в духе признания и принятия этой сети взаимных обязательств, и этот принцип взаимности рождает в них стремление поддержать тех, чья жизнь сложилась менее удачно. Те, кто добивается успеха, соблюдают эти обязательства ради уважения к себе, а также уважения других членов их социальной группы. К меньшинству, которое сопротивляется этому принципу, применяется более сильное средство принуждения — закон.
Это и есть тот моральный прагматизм, который поможет нам вывести наше общество из тупика поляризации и организовать совместные действия, направленные на преодоление его растущего расслоения. Нам предстоит еще немало сделать, чтобы выполнить наши обязательства перед беженцами, спасающимися от гибели, жителями беднейших стран мира, оказывающимися в трясине отчаяния, пятидесятилетними мужчинами, чьи профессии потеряли ценность; подростками, которые могут не найти интересной и осмысленной работы, детьми из неблагополучных семей и молодыми семьями, отчаявшимися хоть когда-то обзавестись собственным жильем. Мы должны увидеть их и протянуть им руку. Но мы должны возродить и гораздо более серьезные взаимные обязательства, которые были некогда основаны на нашей общей идентичности.
Все эти идеи могут вызвать большие опасения у людей, относящих себя к правым, поскольку они предполагают применение перераспределительных схем, внешне схожих с рецептами марксистской идеологии. Они же могут вызвать опасения и у тех, кто относит себя к левым, поскольку они предполагают признание некоторых вполне конкретных обязательств внутри семей и наций, которые не признаются ролзианцами и утилитаристами. Но все эти опасения безосновательны.
То, что я предлагаю, — это не вариант марксизма. Нарратив марксистской идеологии пропитан ненавистью, поскольку он заменяет общую идентичность предельной поляризацией людей, основанной на классовой идентичности. На смену взаимным обязательствам приходит защита права одного класса экспроприировать собственность другого. Марксистский вариант разумного эгоизма, как и радикального ислама — это обещание рая, и в случае марксизма это некий рай в далеком будущем, когда государство «отомрет». Но результат реального применения марксистской идеологии, неизменно подтверждавшийся практикой, — это социальный конфликт, экономический коллапс и государство, которое, вместо того чтобы отмирать, превращается в самодовольную и жестокую власть. Сегодня этот сценарий разыгрывается в Венесуэле, и огромный поток беженцев из этой страны подтверждает истины всякому, кто готов взглянуть на вещи непредвзято. Разница между обществом, способным прагматично регулировать капиталистические отношения на началах разумной взаимности, и обществом, в котором заправляют марксистские идеологи, — это разница между обществом, живущим в мире с самим собой, и обществом, раздираемым ненавистью и враждой.
Что касается ролзианских и утилитаристских утопий, то дискредитация семейных обязательств ради идеи равенства обязательств перед всеми детьми вообще или дискредитация национальных обязательств в угоду обязательствам перед «жертвами» глобалистской системы — это весьма сомнительный путь. Встать на этот путь — значит передать в наследство следующему поколению общество, сползающее в трясину «индивидуализма прав». Когда люди будут вспоминать период господства утилитаризма и ролзианства в левоцентристской части политического спектра, они увидят это время во всей его реальности: как годы высокомерия, непомерной самонадеянности и разрушения ценностей. Левоцентристский лагерь сможет возродиться только через возвращение к своим коммунитаристским истокам и восстановление системы взаимных обязательств, позволяющей решать проблемы простых людей[195]. Точно так же период торжества агрессивного индивидуализма в правоцентристских партиях будет когда-то признан соблазном, которым для сторонников этих партий с их великой традицией стали простые идеи homo economicus. Возродив свои прежние моральные ориентиры, они вернутся к политике «единой нации». Новые страхи и тревоги слишком серьезны, чтобы о них говорили только крайне левые. Происхождение и принадлежность к своему месту — это слишком мощное и конструктивное чувство, чтобы делать его «вотчиной» одних только крайне правых.
Нарастание этих новых страхов и тревог должно убедить нас в том, что главной экономической угрозой становится увеличение нового и опасного разрыва в благосостоянии разных географических регионов и общественных групп. Растущее предпочтение крайних форм религиозной и идеологической самоидентификации должно убедить нас в том, что главная социальная угроза — это раскол общества на полярные группы, который усиливается «эхо-камерами» социальных сетей. А после Брексита и прихода к власти Дональда Трампа для всех должно стать очевидным, что главная политическая угроза — это «национализм для немногих». Отказавшись от общей принадлежности и порождаемого ею здорового патриотизма, либералы отказались от тех единственных начал, которые могут объединить наше общество в поиске новых решений. Они бездумно и безрассудно уступили их шарлатанам крайних партий, которые с большим удовольствием извращают эти начала ради собственных сомнительных целей.
Мы способны на большее. Мы уже добивались большего и можем сделать это снова.
Выражения признательности
Эта книга родилась, когда Тоби Лихтиг из Times Literary Supplement предложил мне написать статью в жанре «заметок о состоянии общества» для первого выпуска 2017 года. Наши смутные времена вызвали к жизни целую серию книг с диагнозами разных социальных недугов, и Тоби позволил мне использовать их материал, как мне заблагорассудится. На Рождество книги, дети и ноутбук сменяли друг друга у меня на коленях, вырастая в мой диагноз: нашему времени нужна книга «Будущее капитализма» — но такую, увы, никто не написал. Статья вызвала интересные отклики, кульминацией которых стала новость, которую привез из Нью-Йорка Эндрю Уайли: три издательства подали предварительные заявки на книгу, которую я даже не предполагал писать. Издательство Penguin, мой британский партнер, попросило отложить другую книгу, на которую мы заключили контракт ранее, и приняться сначала за эту.
Это была интеллектуальная задача устрашающих масштабов, поскольку я был убежден, что такая книга должна была стать синтезом моральной философии, политэкономии, теории финансов, экономической географии, социальной психологии и социальной политики. Каждая из этих дисциплин обнесла свой «лагерь» настоящими минными полями, призванными отпугивать и уничтожать непрошеных гостей. На мое счастье, некоторые блестящие представители этих наук выразили готовность просмотреть и прокомментировать черновые варианты рукописи. Нет никаких сомнений, что их предложения кардинально улучшили
