вот мужево пренебрежение, очень даже злило! Несмотря на напряженность событий, супруг не преминул потыкать в её малообразованность своими великими знаниями, аки длинной палкой в душную падаль.
Надо же…
— Ну и пожалуйста! — фыркнула Оскорбленная Ланнфель — Смотри ка, слова ему не те… Эй, сам — то туда не сунься, грамотей! Живым там не место. Особенно ВСЯКИМ ПОЛУКРОВКАМ, дорогой мой.
Коротко хмыкнув на ехидное замечание, Диньер легонько тронул завесу, прикрывающую вход. Та, обжегши ладонь холодом и колыхнувшись, тихо загудела.
— Ахха, — не сдержалась Эмелина — Не войдешь так. Не пустит тебя «обволока»! Да и смотреть там особо не на что, Приезжий. Всего скорее, там твоя мамаша в обличии нежити твоего папашку жрет. Я бы сказала, «глотает». Но, раз ты мне указал, то уж ладно… ПОГЛОЩАЕТ.
Вольник шлепнул рукой, вновь тревожа преграду:
— Ну и как войти?
— А зачем? — съехидничала магичка — Хочешь Анелле столовые приборы подать? Или папаше помочь? За кого больше обжалелся — то, м?
Словно отвечая на вопрос Ланнфеля, изнутри послышался слабый, краткий «мяв».
Слегка разойдясь у самого низа, и образовав небольшую прореху, завеса выпустила в коридор нахохлившегося кота.
Изящно выпрыгнув из светящейся прорехи, зверек сел на пол и принялся невозмутимо вылизываться, мелко захватывая намусоленной слюной лапкой щечку и усы, аккуратно обкрутив себя хвостом. Вольнику бросилось в глаза, что круглая мордочка домашнего любимца испачкана в чём — то черном, напоминающем то ли копоть, то ли…
— Кожа это сгоревшая, Диньер, — внезапно глухо произнесла Эмелина, поймав заинтересованный взгляд мужа — Когда я твоего папашу увидела, он почти весь был… такой. Он же от пожара погиб.
Оборвав себя, не желая бередить затянувшуюся рану и беспокоить супруга, льерда присела на корточки рядом с лиймом.
— Значит, одолели они его, — прошептала, огладив кота по голове и бокам — Всё, миленький. Не соврала Анелла. Уй ты, умница моя, масюсенький мой, пусичек, спаситель наш…
…И тут же, прервав только начавшиеся восторженные сюськанья и причитания, раздался глухой звук, похожий на то, если бы где — то близко проткнули гвоздем туго натянутый холст, либо тонкую простынь.
Зеленоватая, ледяная «завеса», прикрывающая вход в купальню, распалась надвое и, рассыпавшись мелкими бисеринками — блестками, пропала вовсе.
Теплый, немного даже затхлый воздух коридора пронзила сильная, быстрая струя свежего воздуха с примесью ароматов дорогих духов, только что распустившихся цветов и юной, только что пробившей землю, травы.
— АААХ! — вскрикнула Эмелина, вскакивая на ноги — АХ!
Ланнфель отступил назад, прикрывшись ладонью от яркого, серебристого света, бьющего прямо ему в лицо.
В потемневшие глаза.
В сузившиеся змеиными щелками зрачки.
— Сын, — мелодично промурлыкала Анелла Ланнфель — Вот теперь ты можешь на меня посмотреть! Мальчик мой, дорогой мой мальчик…
В голосе покойницы совсем не слышалось ни прежних хрипов, ни свистов, ни шипящих, жутких, пугающих ноток.
Как не было больше ничего пугающего в тонкокостой, нежной, белой руке, легшей на плечо вольнику.
Настоящей, ЖИВОЙ руке!
С украшенными кольцами, маленькими пальцами.
И округлыми, перламутровыми, леденцовыми ногтями, тщательно обработанными самой лучшей, самой дорогой маникюршей в округе…
Глава 55
Спустя некоторое время свекровь и невестка устроились в кухне.
Многое надо было им разъяснить, обговорить, обсудить. Да и просто выговориться не помешало бы.
— Здесь посидим, — объявила Эмелина, проворно накрывая чайный стол — В столовую не пойдем уж… Ночь, лишней суеты поднимать неохота. Вы не против, льерда Анелла?
Задав быстрый, осторожный вопрос, магичка искоса взглянула на гостью.
Совершенно невозможно сейчас начать было разглядывать в упор недавнюю, ммм… мертвячку. Ну ладно, хорошо. Покойницу. Мятущуюся душу…
Нет, разумеется, раньше много слышала льерда Ланнфель о подобных феноменах.
Якобы, маги, оборотни, заклинатели и тому подобные, наделённые волшебной силой существа, будучи невинно убиенными, случайно или по чьей — то вине погибшими, могут иногда вот так вернуться.
Вроде бы с Той Стороны отпускают их, чтобы доделать неотложные дела, если такие остались в этом Мире. Искупить вину, например. Отомстить…
Случается даже, что Темные Боги, Владетели Тихих Земель, возвращают несчастным мятущимся какую — то часть жизненной силы, и позволяют «добрать» подаренный им изначально Богами жизненный срок.
Слышала, и читала юная льерда подобные истории.
Ой, да что там говорить! Любой учебник, предназначенный для магически одаренных, с этого начинается.
Да только вот Самоуверенная Ланнфель маловато подобной литературы штудировала в свое время. Изредка пробегаясь взглядом по «вершкам», искренне считая всё написанное сказками, твердо была уверена, что уж ей — то глупые байки никогда не понадобятся.
К слову, и сам папаша Бильер всегда поддерживал страстную нелюбовь дочери к наукам:
— Не нужна бабам грамота. Зачем она им? Кашу варить и с мужем спать? Хватит тебе, Эмми, и того, что есть. Грамотная, ложку в ухо не несёшь, и ладно. А то, не дай Боги, начитаешься разной дряни, да и возомнишь о себе… Кому ты тогда, такая умница, нужна будешь? И так — то, женихов строй за тобой не стоит, тьфу! Нрав лучше свой прижми, да язык старайся чаще завязывать узлом. Может, тогда и сыщется какой дурак на твою смазливость, да фигуристость…
Добрый папаша Бильер… Как можно винить его? Ведь только лучшего всегда хотел он для своих детей. Да и для себя тоже — покойной, уютной старости.
Сыновья до сих пор неженатыми ходят. Внуков, молодой поросли не дождешься от них! Хорошо, Эмелина не подкачала, будет теперь и защита от Зверя славному Роду Бильер, и потомки, которым можно и дела передать, и всё нажитое тяжелым трудом.
Даже славно, что Эмми такая… малоумная. Дальше носа своего не видит, и прекрасно. Чудесно и хорошо.
«Знал бы ты, папенька, — подумала льерда, вспомнив теперь все мудрые отцовские наставления — Как могли пригодиться мне те науки, от коих ты меня оборонил… Вот, к примеру. Ожившая покойница в доме. Что теперь делать прикажешь? Как себя вести?»
Аккуратно подобрав юбку, магичка присела к столу.
Понимая, что не стоит таращить глаза на гостью, стоически боролась она сейчас с острым желанием делать именно это.
Тем более, что женщина, сидящая прямо напротив простушки Эмми, была невероятно прекрасна!
Превращение… Обращение… Тьфу, пропасть! Не знала льерда Ланнфель, как правильнее было бы назвать чудо, превратившее жуткую тлень, ужасную нежить в создание поразительной красоты и статности.
Всё красиво было в новой родственнице. И светящаяся, словно дорогой фарфор, кожа. И белые, сливочного оттенка, длинные косы. И зеленые глаза… Почти такие же, как и у Диньера, только оттенком мягче. Будто молодая, весенняя зелень, только — только выстрелившая из земли,
