время освобождались должности в штабе, и он, как и другие, мог бы перейти туда, но он почему-то оставался ротным. Мы, разведчики, понимали, что так долго продолжаться не может. Командир нашего взвода разведки как-то вечером сказал: «Бинокль у него хороший. Вы присматривайте за ним».
…Подбирать бинокль выпало на мою долю. Мы пошли в очередное наступление. Рота выбила немцев из окопов и должна была захватить населенный пункт. Я увидел командира роты вышедшим из-за угла дома и что-то рассматривающим в бинокль. «Зачем он вышел? Ведь немцы совсем близко», — подумал я. И вдруг он упал. Я подбежал. Он лежал на спине, раскинув руки. Над переносицей виднелась рана. Из нее периодически вырывался фонтанчик красно-серого вещества.
Рядом лежал бинокль.
Тот, второй
Боря Римбург был солидный двадцатилетний разведчик, служивший в части со дня ее формирования. Взяли его в армию со второго курса математического факультета Минского университета.
В февральскую метельную ночь 1943 года я стоял в проеме окна барака МТС и давал короткие очереди, когда какие-то силуэты — то ли немцы, то ли снежные вихри — появлялись в поле зрения. С другого конца барака меня кто-то поддерживал и тоже пускал автоматные очереди. Так, помогая друг другу, мы удерживали барак. Вообще-то, его можно было давно оставить. Еще засветло отсюда ушли наши солдаты, а потом и наш взвод разведки. Метрах в ста позади здания проходили бывшие немецкие окопы, и наш батальон обосновался там. Мы тоже имели полное право уйти, но чувствовали, что можем еще держаться, и не отходили. Немцы стремились отбить свои окопы, но вначале им надо было занять барак.
Вот застрочил опять тот, другой. Я посмотрел в окно. Впереди снова метались то ли вихри, то ли фигуры в белых маскировочных халатах. Я начал давать длинные очереди. Потом тот, дальний, замолчал, и я последовал его примеру.
Захотелось расслабиться. Я опустил автомат и прислонился к притолоке. И тут меня что-то насторожило, хотя никаких звуков не было слышно. Я бросил взгляд на дверной проем. В нем вырисовывались силуэты в маскировочных халатах. Немцы. Они стояли неподвижно, видимо, всматриваясь в темноту барака. В одно мгновение несколькими беззвучными прыжками я пересек помещение и выскочил в противоположное окно. Благополучно добежав до окопов, присоединился к разведвзводу.
О том, что случилось с тем, вторым и кто он, я даже не подумал. На фронте это было в порядке вещей. Война так быстро тасовала нас, что мы не успевали узнать друг друга. После каждой атаки в батальоне почти поголовно выбивало рядовой состав. Фронтовая дружба, о которой часто пишут, возникала в более стабильных частях: авиации, артиллерии.
В эту же ночь, когда я находился в боевом охранении, на меня вышел немецкий патруль. В схватке с ним я был ранен и попал в госпиталь. Он помещался в станичной школе. Мы лежали на полу на матрацах. В окна светило солнце, гул боя доносился издалека. По проходу время от времени на костылях ковыляли раненые. И тут показалась странная фигура. Человек передвигался на четвереньках, на пятках и руках, коленями вверх. Когда он подполз ближе, я узнал Борю Римбурга.
— Как, ты жив! — воскликнул я. — А мне сказали, что ты сутки как пропал.
И тут Боря рассказал, что с ним произошло. Оказывается, тем, вторым в бараке был он. Ворвавшихся в барак немцев он заметил слишком поздно. Бежать было невозможно. Он скользнул в находившуюся около него ремонтную яму и затаился. Через какое-то время один из немцев посветил в яму фонариком, но, приняв Борю то ли за труп, то ли за обтирочное тряпье, отошел и расположился рядом. Периодически, пытаясь согреться, немец топал ногами над Бориной головой.
— Боря, а как же твой кашель? — спросил я.
Дело в том, что он иногда сильно закашливался, причем в самых неподходящих ситуациях. Из-за этого его могли вывести из разведки, но перевешивали его ценные качества, и он оставался самым старым разведчиком в нашем взводе.
— Ни разу не кашлянул и не шевельнулся за всю ночь.
— А что у тебя за ранение?
Боря показал на стопы ног и, усмехаясь, похлопал себя по мягкому месту:
— Отморозил.
Пока он сидел в яме долгую февральскую ночь, его в этой позе и приморозило.
В дверях появилась медсестра и, посмеиваясь, сказала:
— Римбург, в операционную.
Раненые оживились, раздались советы, подбадривающие возгласы:
— Боря, не разгибайся, а не то отрежут не сзади, а спереди.
— Боря, не давай резать до конца.
— Боря, — спросил я, — ты и его отморозил?
— Да нет, это они шутят. Мне опять будут ягодицы урезать. Никак до здоровой ткани не доберутся.
Боря пополз в операционную.
Все время Борина попа была в центре внимания раненых, шуткам не было конца. Боря добродушно посмеивался и, как всегда, отмалчивался.
Через пару дней нас отправили в разные госпитали, и я Борю больше не видел.
Ранение
— Где ты пропадал? — набросился на меня командир взвода разведки. — Комбат приказал выставить боевое охранение, а ни одного бойца нет.
— Да мы барак удерживали. Отбили две атаки. Сейчас немцы его заняли. Я едва успел выскочить в окно.
— Ладно, хватит байки травить. Иди!
— Вань, напарника дай.
— Обойдешься.
Я вылез из окопа и пошел в сторону барака, из которого только что убежал. Метров через сто наткнулся на трансформаторную будку и залег за ней. Борясь со сном, я то смотрел в сторону немцев, то клевал носом.
Вдруг показались человеческие силуэты. Я приложил к плечу автомат и стал ждать, когда они подойдут ближе. Я уже был готов нажать на спусковой крючок, когда уловил что-то похожее на русскую речь. Подпустил их поближе и убедился, что это наши. Вышел из-за будки и позвал их к себе. Они сначала замерли от неожиданности, потом подошли. Оказалось, что ребята из бригады морских пехотинцев, которая накануне заняла станицу, а захватив грузовик со шнапсом, перепилась. Оклемавшись где-то в огороде, они выбрались из станицы, снова занятой немцами, и пробирались к своим. Я показал им, куда идти, и снова залег за будку.
Через час или два история повторилась. Еще два морячка вышли на меня в поисках наших.
Потом опять показались силуэты. Когда они подошли ближе, я, не поднимая автомата, вышел навстречу.
— Сюда, ребята.
«Ребята» сделали какое-то непонятное движение — и справа от меня сверкнуло пламя. Как будто обухом кто меня по плечу ударил. Я выронил автомат и кинулся назад. Но тут осознал, что бегу без автомата, и вернулся. Немцы исчезли.
