двери, и напряжение, льющееся из его уютного углового офиса, настолько густое, что удушает. Оно прилипает к моему костюму, становится тяжелым, как влага. Он сидит за столом с хмурым лицом. Неудивительно, ведь Киллиан напряженно сидит в гостевом кресле. Что меня ошеломляет, так это то, что наш отец в другом кресле.
— Что случилось? — спрашиваю я, мой взгляд скользит между ними тремя.
Он кивает на дверь.
— Закрой и садись. Мне нужно, чтобы ты составил кое-какие бумаги.
— Бумаги? — я практически рычу.
Конечно, ты гребаный идиот. Документы о трудоустройстве. Что ж, Ричард, это мое последнее задание в ДеСото Констракшн Индастрис, потому что я только что решил, что не могу оставаться здесь еще один день, не говоря уже об остальных четырнадцати.
Сдерживать свои эмоции, все равно, что бороться с двадцатипятифунтовым окунем. Я справляюсь, но с трудом. Выполняя его просьбу, я запираю нас вчетвером и придвигаю стул между отцом и братом, стараясь держаться подальше от Киллиана.
Когда я сажусь, Ричард смотрит на моего отца.
— Арни, ты хочешь объясниться или нет?
Теперь я в замешательстве.
Какое отношение отец имеет к Киллиану, работающему здесь?
Все взгляды устремляются на моего отца, и теперь, когда я присматриваюсь, он определенно побледнел. Весь его цвет исчез. Глаза широко раскрыты и пусты. Волосы на моих руках встают дыбом.
Эта встреча совсем не о Киллиане.
— Пап, что случилось?
— Я, э-э… — он останавливается и сглатывает так сильно, что я это слышу. Он удерживает сердитый взгляд Ричарда. Эти двое были друзьями, сколько я себя помню, только сейчас они выглядят совсем не дружелюбными. Я смотрю на Киллиана, и его взгляд направлен не на отца, а в пол. Его зубы скрежещут друг о друга, и он сжимает подлокотники своего кресла так сильно, что дерево может треснуть. Чтобы они ни хотели мне сказать, это важно. Это плохо. И я последний, кто узнает.
Я протягиваю руку и беру отца за руку.
— Что бы это ни было, пап, просто скажи. Все в порядке.
Киллиан фыркает. Я игнорирую его, сосредоточившись на отце. И вижу слезы в глазах человека, на которого равняюсь всю свою жизнь. Мой учитель. Мой защитник. Мой наставник, а теперь и друг. Но когда он начинает мне рассказывать, почему я сижу в кабинете Ричарда ДеСото, и меня просят составить юридические бумаги, я впадаю в шок.
— Я взял кое-что, что мне не принадлежало, — начинает он.
— Это мягко сказано, — бормочет себе под нос Киллиан.
Я перевожу взгляд на Киллиана, затем снова на отца. Он, пожалуй, самый честный человек, которого я знаю. То, что он только что сказал, не может быть правдой.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что взял что-то, что тебе не принадлежало? Что?
— Он украл у ДеСото Констракшн Индастрис более двадцати миллионов долларов, вот что, — усмехается Киллиан, когда мой отец замолкает.
— Он что? — я заикаюсь, не веря ни единому слову из его уст прямо сейчас.
— Да, ты не ослышался. — Рычит мой брат.
— Ты лжешь, — бросаю я, вставая со стула. — Это все какая-то большая ошибка. Проблема в бухгалтерии, вот и все. Мы все знаем, что Марджи совершенно некомпетентна. — Я начинаю ходить взад-вперед, жестко глядя на Киллиана, в котором нет ни капли сочувствия. Ричард — точное отражение моего брата, и когда мой взгляд наконец останавливается на отце, я вижу, что все это правда. Каждое проклятое слово.
Они не лгут мне.
Нет никакой бухгалтерской ошибки.
Мои мысли проносятся вокруг отпуска, машин, одежды, стольких лет католического образования и, как у финансового директора, у него был доступ, чтобы вести бухгалтерские книги так, как он хотел.
Бл*дь.
Святой. Гребанный. Боже.
— Пап, — хриплю я, умоляя, чтобы это не было правдой.
— Прости, сын. Я облажался.
— Ты облажался? — плюю я.
Каким-то образом я снова оказываюсь в кресле, все еще глядя на отца. Перематываю последние несколько минут. Воспроизводя их снова. Повторяя и повторяя.
О, мой чертов Бог.
Этого не происходит. Это просто кошмар. Я вот-вот проснусь в холодном поту.
Но я не просыпаюсь. А остаюсь приклеенным к этому месту, застряв в живом, дышащем кошмаре.
Это реально. Мой отец преступник. Беловоротничковый преступник.
Затем меня посещает мысль.
— Ты отправишься в тюрьму. Черт, против тебя будут выдвинуты федеральные обвинения.
Мы работаем с государственными контрактами. Огромная часть нашего бизнеса — это контракты округа и штата, а значит, ему могут быть предъявлены обвинения в соответствии с федеральным законом. Наказание будет жестче. Из него сделают пример. Этот скандал потрясет Дасти Фаллс. Он будет национальным. Об этом будут говорить в вечерних новостях и годами показывать в таких шоу, как «20/20» и «Ночная линия». Нашу семью протащат по грязи. Наше имя испорчено. Моя мать… Боже мой. Моя милая, невинная мать. Это уничтожит ее.
А ДеСото Констракшн?
Иисус Христос.
Это потопит компанию Ричарда ДеСото, построенную на крови, поту и спинах этого сообщества. Никакое другое государственное учреждение не наймет его снова. Никогда. Он будет занесен в черный список. Банкрот в течение двух лет. Сплетни будут путешествовать из поколения в поколение, приукрашиваясь с каждым новым рассказом.
— Никто не сядет в тюрьму, — поясняет Ричард. — Вне этих четырех стен об этом никто не узнает. Арни немедленно уходит на досрочную пенсию. Вопросы здравоохранения. Киллиан возвращается в ДеСото Констракшн Индастрис и отработает долг своего отца плюс проценты. Ты составишь трудовой договор для Киллиана. И найдешь способ убедиться, что контракт прижимает Киллиана и отстаивает позиции в суде, но не раскрывает достаточно, чтобы отправить всех нас в чертову тюремную камеру на всю жизнь.
Я смотрю на Ричарда ДеСото, не веря своим ушам.
— Вы хотите, чтобы я похоронил хищение? Преступное деяние?
Он не отвечает, но его молчание — это все, что мне нужно. Конечно, он хочет. Он продумывает все разветвления так же, как и я. Это разрушит не только обе наши семьи, но и Дасти Фаллс. Бесчисленное количество людей полагаются на ДеСото Констракшн Индастрис как источник средств к существованию, и если он упадет, Дасти Фаллс превратится в город-призрак. Мой отец украл у него двадцать миллионов, и все же он отпускает его невредимым. Но кто-то должен расплатиться, не так ли?
Мой брат.
— Каковы условия?
Господи всемогущий, я даже не могу поверить, что спрашиваю об этом.
— Долг будет полностью погашен, когда его продажи превысят сорок миллионов долларов. Так что, если это займет у него два года или десять, что ж…
— Сорок миллионов? Вдвое больше, чем украл мой отец?
— Это было предложение
