Однообразие существования сводило Таню с ума сильнее длительных перебоев с питанием! За две недели пытки жизнью в клетке она перестала надеяться на лёгкую и скорую смерть — её душа накрепко зацепилась за собачье тело, слилась с ним в единое целое, так что на смерть можно было рассчитывать только одну: настоящую, длительную и мучительную. Возможно, сыграло свою роль то, что Таня с первого дня приняла и полюбила собачье тело, или то, что она провела в нём уже много месяцев, сроднившись с каждой шерстинкой. Как бы то ни было, несмотря на все трудности новой жизни душа Тани вовсе не желала расстаться с телом. Идею сознательно уморить себя голодом Таня оставила на самый крайний случай и постановила:
«Жить! Выжить во что бы то ни стало! Моя жизнь менялась так часто и кардинально, что поменяется ещё раз, надо лишь дожить до этого момента».
Приняв это решение, Таня распланировала свои бесконечные дни в заточении. Каждое утро она начинала с физических нагрузок: не менее ста кругов по клетке — пятьдесят в одну сторону, пятьдесят в другую. Затем всё, что позволяла сделать клетка: лечь — сесть — встать и так далее, пока не собьётся дыхание; вытянуться — свернуться, выгнуть спину — прогнуться; сгруппироваться и прыгнуть на тот метр, что позволяли размеры её тюрьмы. Каждый день Таня приводила в порядок свою шкурку, каждый вечер охотилась на шурхов, даже если была сыта. Обнаружив однажды задушенного ею, но не съеденного шурха, Болтер расщедрился на похвалу и лишний кусок мяса.
До одобрения негодяя Тане дела не было — она заполняла свой день списком обязательных дел, чтобы не тронуться умом и выжить. Временами на неё накатывала такая смертная тоска, что простые упражнения утреннего моциона казались невыполнимыми, как чересчур сложная задача. Хотелось лежать сутки напролёт и не двигаться, утопая в жалости к себе. В такие моменты собственные лапы становились неподъёмными пудовыми гирями, морда отказывалась отрываться от пола, но Таня всякий раз поднималась и начинала выхаживать: пятьдесят шагов в одну сторону, пятьдесят в другую. Эти движения были единственным, что она могла делать по собственной воле — и она их делала.
Каждый день Таня оставляла отметину своих зубов на новом пруте клетке. Всего прутьев было ровно шестьдесят штук, и к тому моменту, когда Бирс с Болтером завершили миссию разграбления заповедника, Таня почти закончила первый круг.
— Шурховы полицейские, везде успевают вмешаться! — заверещал Бирс однажды вечером.
— Слышал, корабль Мираса захватили со всей добычей? Теперь по этапу в дальнюю колонию на край галактики пойдет.
— Плевать на Мираса, одним конкурентом меньше. Повезло, что сами успели ноги унести. Куда подадимся со всем грузом?
Браконьеры принялись горячо обсуждать планы на сбыт награбленного. То, что Цаст больше десятой доли реальной стоимости меха им не даст, было очевидно даже таким недалёким мошенникам, как «хозяева» Тани.
— Надо двигать на Форугу, — авторитетно заявлял Бирс. Форуга была одной из крупнейших и густозаселенных планет темных миров, а также основной базой для контрабандистов и пиратов всех мастей.
— У нас не супер межзвёздник, способный выйти в гиперпространство! Сколько мы будем космос коптить, прежде чем доберёмся в такую даль на своих атомных движках?
— Доберёмся в итоге, — отмахивался Бирс. — Ты глянь, сколько на рынке Форуги кредитов за шкуры и мясо отвешивают! В двадцать раз больше, чем Цаст нам предлагал!
— В сети тебе и не столько напишут. У Цаста на официальной странице тоже всё радужно, а в реальности как оно вышло, а? Эти цены не для таких, как мы, написаны, — толковал Болтер, который частенько горестно вздыхал, рассматривая сайты разных питомников, продающих длинношерстных колхи.
— Слушай, мы двинем в сторону Форуги, а сами будем попутно там и сям приземляться, понемногу товар сбывать, к ценам присматриваться. Верно тебе говорю: чем ближе к Форуге подбираться станем, тем выше ценник на мех будет, а как доберёмся до места — враз разбогатеем!
Таня скептически хмыкнула в своём углу: она сильно сомневалась, что два этих глупца смогут разбогатеть даже в том случае, если наткнутся где-нибудь на золотые копи. За прошедшее время она приучилась стойко переносить голод и жажду, усовершенствовалась в охоте на шурхов настолько, что голод мучил её всё реже и реже. Её глаза всё лучше и лучше видели в темноте, уши становились всё более чуткими, нюх — всё более тонким, зубы — всё более острыми и крепкими, их отметины на прутьях становились глубже и глубже. Были и отрицательные изменения: в последние дни она стала более нервной, чем раньше, её начали беспокоить тянущие легкие боли в животе, а еще она ни с того ни с сего начала линять. Болтер матерился, вычищая забитого шерстью робота-уборщика, и даже удосужился пару раз вычесать Таню, сняв с неё столько пуха и шерсти, что хватило бы для набивания пары подушек.
Но главное изменение заключалось в том, что Таня исхитрилась делать запасы воды.
Провернуть последнее удалось довольно просто: в одно прекрасное утро Болтер не нашел в клетке миски под воду. Он почесал затылок и выругался в адрес шурхов, которые стащили металлическую ёмкость. Таня образцово-показательно сидела в дальнем углу, аккуратно подвернув длинный хвостик и всем видом показывая, что она ни сном ни духом не ведает о судьбе миски. Той самой миски, на которой она в тот момент и восседала. Болтеру не пришло в голову поискать миску под собакой, и он принес новую глубокую тару под воду, точную копию пропавшей. Чуткие слух и нюх всегда своевременно предупреждали Таню о появлении людей, и она мигом закрывала пушистым боком одну из мисок, так что браконьеры не догадывались, что мисок у собаки теперь две. Одну полную миску воды Таня сразу припрятывала в темный угол и пила из второй, периодически их меняя, и ей стало легче переносить периоды запоев команды корабля.
Бирсу удалось уговорить Болтера двинуться к главной базе всех контрабандистов. Корабль перелетал от планеты к планете, физиономии парочки браконьеров становились всё более довольными — оправдывались прогнозы Бирса. В том секторе галактики, куда двигался корабль, спрос на натуральное сырьё существенно превышал предложение, и оба «хозяина» Тани приободрились, заимели кое-какие наличные в карманах и преисполнились сознанием своей гениальности и предприимчивости. Болтер опять принялся демонстрировать всем «очень дорогую собаку», надеясь, что удача и в этом вопросе повернётся к нему лицом. Охотников на покупку колхи пока не находилось, корабль летел всё дальше, и отметины собачьих зубов на прутьях клетки пошли на второй круг, когда жизнь Тани вновь круто поменялась.
Началось всё с тощего, похожего на хорька торговца, что наведался на корабль рассмотреть собранную в трюме коллекцию маэлевских мехов. Таня слышала, как азартно Болтер набивает цену на свой товар, а торговец с не меньшим азартом пытается её сбить. Она слышала, как было достигнуто соглашение и озвучено предложение «обмыть» сделку.
«Такими темпами они распродадут всё, не добравшись до своей Форуги», — подумалось Тане.
Она прикрыла собой запасную миску воды, когда к открытому люку, ведущему в трюм, приблизились шаги трех человек. Проходя мимо клетки, Болтер стандартно рассыпался в рекламных восхвалениях Таниной красоты, ума и выносливости, торговец насмешливо похмыкал, но на корточки перед клеткой присел.
