и сопереживанию чужой боли. Он жесток. Вспомним: множество подобных преступлений заканчиваются убийствами. Воришка, в этом сравнении, существо почти безобидное. Я подчеркиваю: в этом сравнении! Для того чтобы сделать насильника другим человеком, требуется совершенно другая педагогическая инструментовка, чем при воспитании того, кто нечист на руку. Нужно работать над совершенно другими, как сказал бы Макаренко, отделами души. А мы держим их вместе, и это приводит, я уверен, к своеобразному заражению. Насилие заразительно!
Если среди сегодняшних колонистов так много насильников, то первый принцип воздействия на них напрашивается такой — в самой жизни колонистов должно быть как можно меньше насилия над личностью. Как со стороны администрации по отношению к ребятам, так и ребят по отношению друг к другу.
Давайте уточним очень важную вещь: какие действия воспитателей ребята воспринимают как насилие? Самое распространенное наказание — наложение запрета на просмотр телепередач. А что такое в этом возрасте телевизор? Глядя на экран, пацан мысленно находится на свободе. Он просыпается утром, и первое, о чем он думает: скорее бы вечер, когда можно посидеть у телевизора. Весь день он думает о других вещах, но эта мысль мелькает у него постоянно. Телевизор — это то, что Макаренко называл ближайшей перспективой. Обещая и гарантируя воспитанникам эту перспективу, он добивался того, что они стремились быть лучше. Я перечитал Макаренко не один раз. И не помню, чтобы он кого-то наказывал лишением ближайшей перспективы.
Всеми фибрами души Макаренко отвергал любые формы насилия над личностью подростка. Потому и отчеканил свою формулу: «Как можно больше требования к воспитаннику, как можно больше уважения к нему».
Звучит дико. Кого уважать? Вора? Насильника? Убийцу? Но, может быть, у Макаренко были какие-то другие воспитанники, которых можно было уважать? Да нет, были и убийцы, и грабители с большой дороги, и блатные. Как же он додумался до такого — требовать от себя и от других воспитателей уважения к преступнику?
Вероятно, Макаренко понимал, что этим голодным, настрадавшимся, испорченным, ни во что не верящим детям требуется возвышающее душу потрясение. Но потрясение не разовое, не минутное, а постоянное, длительное.
Кто знает, может быть, уважение требуется человеку даже больше, чем любовь. И Макаренко своим острым чутьем психолога и педагога это почувствовал.
Он, как известно, начинал наказывать только тех, кто получал звание коммунара. Но для того чтобы это звание получить, нужно было довольно долго заслуживать уважение со стороны коллектива.
Представляете, какое причудливое построение. Я, беспризорник, который воровал, может быть, даже кого-то ограбил или убил, прихожу в колонию и начинаю куролесить: то побью кого-нибудь, то украду что-нибудь. А на меня смотрят, как на больного, с сочувствием и состраданием и… не наказывают. Говорят: «Рано еще. Вот станешь человеком…».
Вы представляете, что творится у меня в душе? Я теряюсь, Я не знаю, как себя вести. Я одно только понимаю: мне надо вести себя так же, как все. Я начинаю перестраиваться. Не получаю замечаний и вижу, чувствую по отношению к себе такое уважение, которое просто страшно потерять. Не так страшно потерять обычное уважение. А вот когда тебя очень уважают, тогда — страшно.
Макаренко был большим мастером менять местами привычные понятия. Чисто внешне эта перестановка выглядела парадоксально, почти нелепо. Но если вдуматься… Ну, например, он утверждал, что дисциплина есть не цель, не средство, а результат воспитания. Это то состояние детской личности или целого детского коллектива, которое надо создавать. А у нас до сих пор? Все наоборот! У нас в большинстве колоний и даже обычных школ прочно укоренились антимакарен-ковские методы. Так будет правильней сказать. А воспитатели убеждены, что работают по Макаренко.
Макаренко заявлял, что до отдельной детской личности ему нет никакого дела. Что он не занимается так называемой парной возней. На самом деле для него, конечно же, не было ничего важнее конкретной детской судьбы. И это мог почувствовать всякий, кто внимательно читал «Педагогическую поэму». Какие там выписаны характеры! Какая любовь именно к личности!
Но Макаренко — в целях воспитания — утверждал, что до личности ему дела нет. Он работает с коллективом. А уж коллектив пусть разбирается с каждым по отдельности, влияет на каждого. Назывался такой прием педагогикой параллельного действия.
У нас ухватились именно за этот прием! Точнее, за его подобие. Потому что так удобнее работать. Воспитателям трудно, почти невозможно дойти до каждого. К тому же ребята чаще всего бывают без воспитателя. Вот и создали между ними такие отношения, чтобы старшие, назначенные на командные должности, все делали для того, чтобы не было нарушений дисциплины, чтобы выполнялся план, чтобы ни у кого не было двоек в школе, ну и, конечно, чтобы не было никаких преступлений.
Вы посмотрите, как они сидят в колонийской столовой. Большие, огромные парни — отдельно. Те, кто поменьше, — отдельно. И самые меньшие — отдельно. Вы вглядитесь в больших! Внимательно взглядитесь. Им по 18–20 лет. А самым младшим—14. Огромная разница! Давайте говорить прямо. В их возрасте — страшный напор сексуальной энергии. И чем меньше культуры и духовности, тем сильнее этот напор. А они получают из рук воспитателей почти необъятную власть. В их распоряжении мальчики…
Ему приходится надоедать, этому маленькому пацану. Самая густая часть супа остается у мордоворотов. Ему присылают посылки или приносят передачи. Наиболее калорийные продукты он добровольно несет мордоворотам. Если не принесет сам, они отберут силой и еще отобьют все внутри. На работе он вкалывает, а мордовороты присматривают за ним.
Только недавно было отменено (везде ли?) самое распространенное воспитательное мероприятие — двухчасовая маршировка по кругу, после которой пацаны не чувствуют ног. От усталости пацан постоянно хочет спать. И он засыпает на каком-нибудь мероприятии под монотонный голос воспитателя, за что получает наказание — мыть полы. Как бы хорошо он ни вымыл, всегда можно придраться. И мордовороты придерутся. Ведь он принес отряду нарушение! С отряда сняты баллы…
У Макаренко тоже были разновозрастные отряды. Он тоже пользовался тем, что у подростков каждый старший — непререкаемый авторитет для каждого младшего. Он писал, что и у него «была тенденция выдвигать во главу первичного коллектива наиболее способного, наиболее блатного мальчика, способного держать все в руках: командовать, нажимать». Но он тут же делает оговорку: «Ни один воспитанник, как бы он ни был мал и слабосилен или нов в коллективе, не должен чувствовать своего обособления и беззащитности. В коллективе должно быть крепким законом, что никто не только не имеет права, но не имеет и возгчож-ности безнаказанно издеваться, куражиться или насильничать».
