вернулся отец и буквально сразу сунул нос ко мне в комнату. Я еще не спал, переписывался с Ритой.
– Ты готовил? – спросил он удивленно. Затем его взгляд зацепился за мою ногу, которую перед отъездом Марго обмотала эластичным бинтом, наложив новый компресс.
– Нет.
– А что с ногой? – папа прошел в спальню, в глазах его вдруг проскользнула искорка тревоги, словно он переживал за сына. Может, это было и напускное переживание, но я постарался об этом не думать. Мне нравилось ощущать себя нужным, нравилось то чувство, которое создавала Рита в сердце. Вот даже отец с его якобы заботой не бесил, а, наоборот, заставил улыбнуться.
– Подрался.
– Я думал, у тебя матч скоро.
– Не скоро, а завтра, – ответил, откладывая телефон на подушку.
– Пропустишь игру? – удивился отец, словно ситуация для него была максимально необычной.
– Пропущу.
– Не похоже на тебя, – вздохнул он. – Сильно болит?
– На тебя тоже.
– Витя, ты… – старик запнулся. Видимо, мои слова задели его, но разве они были ложью? Разве ему было не плевать? Да всем им, взрослым, по большому счету плевать на нас. Мир крутится вокруг власти, денег, стремлений, но никак не вокруг детей. Однозначно, своему ребенку я буду дарить внимание, оно ценней зеленых бумажек.
– Не бери в голову, па. Это всего лишь нога, да и… там всего лишь матч.
– Да, – вздохнул старик, поднялся и вышел из комнаты. Но вышел ненадолго, часа через полтора он вернулся, только теперь с бутылкой в руках. Я уже почти уснул, глаза слипались от усталости, а папе приспичило поговорить, понимаешь ли, по душам. Он еле стоял, плюс от него знатно разило перегаром, да и язык заплетался. Какие тут могли быть разговоры…
– Ты д-дума-ешь я это для себя делаю? – заикаясь, негодовал папа, расхаживая по моей спальне. Я лишь молча взирал на него, не понимая, с чего вдруг отъявленного трезвенника потянуло на спиртное.
– Я мечтал, что мы будем жить в лучшем мире, – продолжал свои оправдания старик. С каждой минутой воздух в комнате становился тяжелее, мне вдруг захотелось открыть окно.
– Твоя мать, ты… и я. Мы должны были жить в лучшем мире, все эти деньги…
– Па, иди спать, – не выдержал я.
Ну что за монологи? Он ими пытался искупить вину за отсутствие в моей жизни? За то, что ни разу не был на матчах, не заботился обо мне, когда я валялся с температурой и захлебывался кашлем? Но время не стоит на месте, дети вырастают. Обиды затухают, их откладывают в дальний угол, стараясь не думать о плохом. Вот и я старался: жил себе спокойно, не зацикливался на родителях, вернее, на их отсутствии. Чего теперь ворошить-то прошлое?
– Я же люблю тебя, сынок, – шатаясь, выплевывал старик. Я натянуто улыбнулся, подмечая про себя, что слова любви нынче потеряли тот смысл, который в себе несли.
– И я тебя. Иди спать, пап.
Он еще минут пятнадцать сокрушался, ругался то ли на себя, то ли на весь мир, то ли на мать, затем все-таки закрыл дверь и ушел спать.
* * *
Утром я позвонил тренеру и сообщил о том, что играть не смогу. Рассказал все, как есть, о драке и больнице. Рыжов, конечно, покричал, но в итоге успокоился и даже участливо спросил, как дела у девушки, за которую я вступился. Насчет команды сообщил, мол, сам оповестит. Ну а мне пожелал скорейшего выздоровления.
Однако я был бы не я, если бы не поехал в спортивный комплекс, где должен был состояться матч. Тут, правда, неожиданно отец помог. Не знаю, чем был вызван порыв, но он отменил какую-то встречу, чтобы подвезти сына до нужного места. И даже по пути купил мне костыль, только я не понял зачем – я чувствовал себя лучше, только немного ныла нога.
С этим самым костылем притащился я к трибунам, опоздав, к сожалению, на начало. Пробки сказались, мое медленное передвижение, ну и старик, бурчащий по телефону на каких-то юристов.
Место я занял с краю, подниматься по ступенькам не захотел. Да, видно было не очень, но и того хватило, чтобы разглядеть, насколько плохо играли «Вороны». Никогда еще мы не пропускали столь простые пасы, а уж про то, что парни порой тупо терялись на площадке, и слов не было. Только Аким выделялся: он быстро перестроился из командного игрока в одиночного и кое-как вытаскивал эту позорную игру.
Я слышал крики Рыжова, он не стеснялся в выражениях, озвучивая их на весь зал. Потом Юрка вообще пас отдал не своему игроку, а сопернику. Кир промазал с трех метров, хотя до этого никогда не мазал. И даже овертайм, который под конец назначил судья, не помог.
«Вороны» позорно проиграли. Закрыли себе дорогу на тот долгожданный матч, о котором мечтали весь год, который помог бы нам засветиться.
Я с тяжелым грузом на сердце поднялся с места. Никогда не любил проигрывать, а тут еще и просидел бестолково всю игру. Злился, конечно, на свою невнимательность во вчерашней драке, ведь не первый раз махал кулаками, мог бы и увернуться.
Доковыляв до раздевалки, я буквально врезался в Рыжова, чье лицо было перекошено от негодования. Он ничего не произнес при виде меня, лишь молча обогнул и пошел прочь. Я глянул в спину тренеру, пожалуй, мы испытывали с ним одни и те же эмоции. Ведь на тренировках подобных промахов не замечалось, откуда вся эта дичь вылезла на площадке, оставалось вопросом. Парни будто в один день разучились играть.
Открыв дверь раздевалки, я моментально привлек внимание к себе, да и к костылю, который жутко раздражал. Надо было оставить его в машине, нафиг взял с собой. Только лишний груз.
– Ого, Шест, так все серьезно? – подал первым голос Володин.
Я бегло обвел взглядом каждого, пытаясь понять, куда делась моя команда, что раз за разом срывала победы. Нас боялись, о нас ходили легенды, мы не умели проигрывать. Но сегодняшний день стал каким-то безумным исключением, в голове не укладывалось, как «Вороны» могли проиграть.
– И что за херня была на матче? – спросил в лоб, сжав челюсть до скрипа. Мне было неприятно наблюдать за столь ничтожным поражением. – Вы сдались без боя.
– Мы старались, но… – пожал плечами Юрка.
– Да они капец сильные,
