Что, не видишь, что он поедет утром?
– Но мы же не можем заставить его остаться, если он хочет ехать, – возразил Галуст.
Аво присел на диван, покачался, словно проверяя его на прочность, а потом посмотрел на Мину:
– Ну, если я вам не помешаю…
Когда свекровь подошла, чтобы поцеловать ее на ночь, Мина сжалась, готовясь получить оглушительную взбучку на сон грядущий. Но услышала лишь одно:
– Спокойной ночи, девочка…
Конечно, он может сесть и на утренний поезд. Аво лег на диван в доме, который в иной жизни мог бы стать его домом. Он лежал, притворяясь спящим и думая о Галусте. У него есть дочь, которая могла бы быть его дочерью. Этот старый вдовец приехал сюда из Ленинакана, города, откуда он и сам приехал когда-то, а потом встретил Мину. Понимает ли этот человек, как же повезло ему с женой?
Музыка давно стихла, водка закончилась, вся семья спала, свет был выключен. Аво накрыл ноги одним одеялом, второе натянул себе на грудь. Он лежал и ждал дневного света, долгого прощания с Миной и ее семьей… Ее семьей – не его.
Но ждать дневного света не пришлось. В ночной тишине он услышал шаги, затем легкая тень приблизилась к полке со спиртным, налила сначала в один стакан, потом в другой.
– Придержи-ка дверь, – прошептала Мина, держа в руках по стакану.
Аво отбросил одеяла и приоткрыл дверь. Стараясь не шуметь, он вышел вслед за Миной. Сначала они миновали коридор, потом прошли лифтовой холл и, наконец, ступили на лестницу.
С крыши самого высокого дома в Кировакане открывался лучший вид на город.
– Слушай, весь вечер мы притворялись. Так, может, хоть сейчас побудем сами собой?
Дождь утих, внизу сияли огни.
– Что у тебя с лицом? – спросила Мина.
– Ты сама можешь представить.
– Прости. Просто я хочу быть естественной с тобой.
– Можешь. Должна.
– Странно снова тебя видеть. Думала, этого уже не будет.
– У тебя же все хорошо.
– Да, это так. Я люблю свою семью. Галуст меня только что на руках не носит. Мне действительно повезло.
– Тебе всегда везло.
Они выпили по глотку.
– Когда я увидела тебя в театре… – начала было Мина, но осеклась.
– Мина…
– Я не думала, что буду любить своего мужа. Я уважала его и решила, что буду просто заботиться о нем. Но он так хорошо относится ко мне и к нашей дочери, что я полюбила его. И теперь я уже никогда не смогу причинить ему боль.
– Мне бы самому не хотелось.
– Я хочу сказать, что ему почти шестьдесят. У него начались провалы в памяти. Родители говорят, что это пустяки, а вот сестра считает, что это признак серьезной болезни. Конечно, я переживаю за него, но вот появился ты, и у меня мгновенно созрело решение. Как только я увидела тебя в театре. Ты меня понимаешь, Аво? Я хочу быть с тобой, с тобой и – настоящей. Это звучит ужасно, но могу я быть по-настоящему искренней с тобой?
– Можешь.
– Ты тогда ушел, и я уже не надеялась вновь тебя увидеть.
– Мне сказали, что я, в принципе, могу выслать тебе приглашение, но я побоялся причинить тебе вред.
– Ты сказал, что наступит наш год. Я ждала. Ждала столько лет, сколько смогла.
– Мина, я не хотел подвергать тебя опасности.
– А я все равно ждала тебя. И теперь, если ты сможешь сделать для меня то же – подождать, возможно, мы проживем с тобой еще одну жизнь. И, быть может, мы…
– После Галуста.
– Не надо так говорить. Я не хочу даже думать об этом. Это ужасно…
– Ну а если он доживет до ста лет?
– Что же, нам будет по семьдесят. И мы начнем все сначала.
Аво рассмеялся.
Газ, подумал он, газ, наполняющий баллон. И сколько жить с этим баллоном?
Сколько надо.
– Ладно, – сказал он. – А пока я отправлюсь в Ленинакан. Попробую получить там работу с помощью Кнопки. Но мы будем видеться с тобой? Останемся друзьями?
– Я хочу быть с тобой по-настоящему, – сказала Мина, наклонилась и поставила свой стакан на пол.
– Я тоже хочу этого.
Мина выпрямилась и притянула Аво к себе за шею, чтобы заглянуть в глаза. Его шрам был поистине ужасен. Толстый валик над глазами… Она прикоснулась к нему – раз, другой.
– Больно?
Физическая боль может утихнуть. Но боль иного рода – никогда. Она будет грызть до самой смерти.
– Больно. Потому что они сделали одну бровь человеку, у которого их было две, – сказал Аво, и Мина рассмеялась. Снова взяла свой стакан, подошла к балюстраде и посмотрела на город, удивительно чистый и светлый даже в темноте. Приятно иногда видеть все как есть.
– В нашем городе его считают за героя, – сказала она. – Я имею в виду Рубена.
Аво выпил, ожидая, что она продолжит.
Она и продолжила:
– Сейчас он в тюрьме, но вот надо же – обрел статус героя. Мы почему-то можем уважать только мучеников.
Мина оглянулась на него:
– Ты слушаешь, что я говорю?
– Да, слушаю. Но я не знал, что его арестовали.
– Его арестовали не здесь, в Париже… Где ты был все это время?
Аво замялся и нехотя начал:
– У меня был друг в Америке. Как-то раз, давно, он отвез меня в одно место в пустыне Нью-Мексико.
– Разве Мексика не такая «новая», как Америка?
– Знаю, знаю. В этой стране все, что должно быть логичным, – абсурдно, а то, что абсурдно, – обладает смыслом. Когда-нибудь, думаю, я вернусь туда. Если здесь у меня ничего не получится, я вернусь и буду заниматься тем же, чем и раньше с моим другом.
Аво назвал Мине его имя.
– А что там было, в этом Нью-Мексико?
– Там мы спустились в очень глубокую пещеру, настолько глубокую, что уму непостижимо. Кстати, я тебе оттуда послал открытку.
– И что ты написал?
– У меня был план. Я хотел скопить денег на новый паспорт и прочие документы. Я собирался вернуться сюда и хотел, чтобы ты об этом знала.
– И ты послал мне открытку из-под земли?
Аво рассмеялся:
– В обоих смыслах.
– У меня к тебе есть вопрос, – сказала Мина, подпирая рукой подбородок. – Он может показаться тебе неприятным, но это не так.
– Что-то я не пойму…
– Аво, а для чего еще ты приехал?
– Что значит «еще»?
– У меня такое ощущение, что ты приехал с некоей целью. Не бывает «старой» или «новой» жизни. Наша жизнь – не метафора, она не делится ни пополам, ни как-либо еще.
