по анестезии диких животных и по выдрам. Один мой бывший ассистент, сотрудничавший со мной в течение многих лет, стал авторитетнейшим светилом по проблемам газелей, а другой — по лечению… рыб.
С 1957 года качество европейских и американских зоопарков выросло неизмеримо. Грязных зверинцев теперь осталось очень мало. Зоопарки Джерси, Сан-Диего, Франкфурта, Мадрида и Кольмардена являются общепризнанными лидерами в деле изучения и получения в неволе потомства от диких животных. Принятые в Великобритании Акт о зоопарках и Акт об опасных диких животных, а также международные конвенции ставят существенный барьер на пути нелегальной торговли живыми существами, среди которых детеныши горилл и шимпанзе, исчезающие попугаи и рептилии. Да что там говорить — широкая публика тоже кое-чему научилась и требует, чтобы зоопарки активнее занимались научной работой по сохранению и благополучию животных, исследовательской и просветительской деятельностью, а не были просто музеями живых существ и местом паломничества зевак, как их прозвал один служитель зоопарка в Ланкашире. Вот, например, организация «Си уорлд» в США — за последние семь лет ею было спасено и возвращено в родную стихию больше морских млекопитающих, чем было отловлено за предыдущие двадцать восемь лет.
Работая за рубежом, где проходит 70 процентов моей жизни, я по-прежнему сталкиваюсь с убогими зоопарками, особенно в странах «третьего мира». Недавно я побывал в Анголе по просьбе компании «Бритиш Петролеум», чтобы дать рекомендации о дальнейшей судьбе маленького зоопарка в Луанде. Условия в этом зоопарке оставляют, мягко говоря, желать лучшего. Я вспомнил, что такие некогда были и у меня на родине, как, например, зоопарки Кнерсборо и Бронте, слава Богу, милосердно закрытые много лет назад. Звери маются в тесных клетках, о сбалансированности рациона и говорить не приходится. Но по ту сторону ограды — тысячи нищих хижин, где не животные — люди влачат жалкое существование. Тощие стражи ворот зоопарка стянули несколько пирожных из тех, что мой друг-американец припас для сравнительно пухленьких шимпанзе, — как их корить за это!.. Вот только недавно поступил звонок от одной леди — она сообщала, что последний оставшийся лев бывшего короля Эфиопии Хайле Селассие серьезно болен, могу ли я чем-нибудь помочь? Я согласился приехать в Аддис-Абебу без гонорара. Телевидение и страницы газет ежедневно твердят нам о бедственном положении людей на Африканском Роге, и вот теперь я увидел эти ужасы воочию! Как бы я ни любил львов, но я чувствовал себя виноватым перед местными жителями…
Но и в нашей благополучной Британии тоже все не так просто. В 1992 году случилось немыслимое — сафари-парк в Виндзоре, самый лучший из учреждений такого рода в Европе, был объявлен спорным имуществом и, как бы это ни показалось невероятным, не мог быть продан. То есть желающие приобрести-то были, но вести его и дальше как сафари-парк никто из них не собирался. Я сроднился с этим парком еще со времени основания его семейством Смарт в 1968 году. Виндзор без сафари-парка — без бегемотов, с наслаждением плещущихся в озерах, без дельфинария, где в последние годы рождались такие милые, здоровые дельфинята, без стада молодых слонов — представлялся мне чем-то не укладывающимся в голове. Сколько живых воспоминаний связано у меня с работой в этом парке! Кесарево сечение, которое я делал жирафихе, косатка, проглотившая мяч, первый помет милых крошек — детенышей гепарда, носорог, у которого мне пришлось удалить его главное украшение (по медицинским соображениям, а вовсе не для того, чтобы приготовить из него приворотное зелье по китайским рецептам!). И что теперь? Теперь животных там не будет, а сделают нечто вроде «Диснейленда»!
Но мне, по крайней мере, вручен мандат члена экспертного совета, и я обладаю решающим голосом в вопросе о том, как поступить с оставшимися без приюта зверями. Я не допущу ни эвтаназии, ни переговоров с цирками, дрессировщиками и лабораториями. Ни в коем случае не допущу распыления сложившихся социумов животных! И вообще никаких переговоров с зоопарками, если условия там хоть в чем-то уступают виндзорским! Да, дело предстоит нелегкое, тем более что нам дали всего только год на проведение этой операции. Уже сейчас некие пройдохи стремятся прибрать к своим нечистым рукам многих, а то и всех редких животных. Круг зооцирков узок, и делягам это хорошо известно. Но своего они добьются только через мой труп.
Завтра во второй половине дня я вылетаю в Хорватию — инспектировать помещение для белых медведей в Загребском зоопарке. Да, многое изменилось с тех пор, как я исцелил своего первого пациента — Бог с ним там, леопарда или обезьяну. Но неизменной осталась моя любовь к своей профессии, и я лелею надежду, что отдам Богу душу на рабочем месте. Тогда меня не придется даже переобувать в белые тапочки, ибо туфли хирурга — как и положено костюму врача — белые. Происшедшие перемены — в лучшую ли, в худшую сторону — я принимаю с распростертыми объятиями. Не так ли говаривал старина Конфуций: «Если есть такие, кто постоянно пребывает в счастии или разуме, то они, должно быть, не долго существуют: одни постоянно сменяют других».
Глава первая
Слониха-пациентка
…Неуклюжий Слон / Усиленно пытался их (Адама и Еву) развлечь, / Вращая гибким хоботом…
Мильтон. Потерянный рай. Кн. IV
Поначалу у смотрителя слонов в парке Фламинго создавалось впечатление, что у его любимицы Элли вошло в привычку пускать ветры, стоило ему только появиться в слоновнике. Он подумал, что она только и ждет, чтобы он повернулся к ней спиной, и тут же издает громоподобный звук, который можно скорее ожидать от объевшегося горохом красноносого клоуна в каком-нибудь третьеразрядном цирке, нежели от благовоспитанной индийской слонихи средних лет. Он даже стал называть ее «Элли-пук» — конечно, когда рядом не было директора. Но, прислушиваясь к странному звуку в течение нескольких дней, смотритель понял, что ошибался: «непристойный» звук исходил не из кишечнотрубного органа, а из диаметрально противоположного конца ее трехтонного тела. Да, этот прерывистый громоподобный звук был неумышленным — очевидно, Элли сама была сыта этим по горло, и уж совсем не входило в ее намерения наслаждаться смущением человека, который приходил подмести пол и подбросить сенца на подстилку. Но что поделаешь, хобот отказывался повиноваться хозяйке.
Слоны всегда пребывали в числе моих излюбленных пациентов. Первой зоологической драмой, свидетелем которой мне довелось стать, когда я, будучи студентом, проходил практику в зоопарке Белль-Вю в Манчестере в 1951 году, было посмертное вскрытие
