Годшо рассмеялся, но не выпустил ее. Стоило ему только до нее дотронуться, как снова нахлынула тоска по ней, и желание, и черт знает что еще. Перестав улыбаться, он погладил ее руку от плеча до запястья и чуть не задохнулся от счастья, ощутив, как убыстряется ее пульс.
– Ты могла бы остаться здесь.
В ее глазах блеснуло недоверие, смешанное с надеждой.
– Я думала, ты больше не хочешь иметь со мной дела…
Годшо сам не знал, чего хочет, да и о чем он мог думать, когда Келли смотрела на него полными слез глазами?
– Мне начинает казаться, что я немного поторопился.
Она с трудом проглотила комок в горле.
– Ты… ты просто жалеешь меня. Из-за Пеннелла. Не надо мне твоей жалости!
– Жалости? – повторил он, покачивая головой, и притянул ее к себе. – Если бы я испытывал к тебе только жалость, Брэдли, то сейчас указал бы тебе на дверь и пообещал письменно известить о результатах операции. – Он медленно провел руками вверх по ее спине. – А я не хочу указывать тебе на дверь. Не хочу, понятно?
Келли потупилась.
– При нашей последней встрече ты сказал, что я обратила на тебя внимание только из-за расследования. Если сейчас я останусь у тебя, что помешает тебе опять так подумать?
Годшо крепче обнял ее.
– Днем, когда я так сказал, я был немного не в себе, но потом, поостыв, задумался… Может, я нарочно закрыл глаза на то, какая ты на самом деле? Может, я… слишком рассердился и мне помешала гордость что-то понять?
Она подняла на него ясные синие глаза.
– Может быть. – И почти шепотом добавила: – А может быть, мне не надо было лгать тебе?
– На этот раз прощаю, – улыбнулся он. – Только впредь так не поступайте, капитан Брэдли.
Нагнувшись, Годшо крепко поцеловал ее и вздрогнул, когда губы Келли податливо открылись, а руки обняли его шею. За первым поцелуем последовал второй, такой же продолжительный и горячий, за вторым – третий… Потом Годшо оторвался от теплых, жадных губ Келли, чтобы осыпать поцелуями ее щеки и шею.
– Годшо, как же я по тебе соскучилась! – выдохнула она.
– Мы можем начать оттуда, где остановились в субботу. – Он по-хозяйски уверенно гладил ее спину, плечи, бедра. – Неужели нельзя просто целоваться и хоть ненадолго забыть о Пеннелле и его приятелях?
Келли хихикнула, потому что он языком пощекотал ей мочку уха.
– По-моему, мы именно этим и занимаемся.
– Ага, – с удовольствием подтвердил Чарли, кладя ладони ей на ягодицы. – Точно. Ох, люблю я это дело!
20
Дрейк сидел в постели, подсунув под спину подушку. Рядом с ним спала Рейчел. Ночник мягко освещал ее, и казалось, что само это хрупкое тело излучает слабый, ускользающий свет и вот-вот растает, пропадет в наступившей темноте. Глядя на рассыпавшиеся по подушке рыжеватые пушистые пряди, отрешенно-спокойное лицо, тихо вздымающуюся с каждым вздохом грудь, Дрейк легко мог представить себе, как она призрачной феей мелькает среди деревьев в зеленом сумраке сказочного леса.
Господи, как же раньше он мог считать ее просто хорошенькой? Она ведь красавица, настоящая красавица – с этим лицом, которое кажется воплощением тайны, и маленьким, нежным, упоительно прекрасным телом.
На его губах до сих пор оставался мускусный привкус ее кожи. Если б можно было сохранить этот аромат, перелить его в хрустальную склянку и носить с собой всегда!
Всегда? Дрейк поморщился, как от боли. Он не мог сейчас думать о будущем, о том, что Рейчел скоро вернется домой, в Квантико. Ему было довольно того, что есть у него в эту минуту, – темной комнаты в чужом доме и спящей рядом любимой женщины.
Дрейк с улыбкой огляделся по сторонам. Ее комната. И во всем видна рука Рейчел: в легких белых занавесках, тканых половичках, вышитом цветочками покрывале. Насчет Сюзи Солнышко он не ошибся…
Взгляд Дрейка упал на светящиеся цифры часов на столике у кровати. Одиннадцать вечера. Странно, что эта злючка Келли так надолго оставила их вдвоем. Он даже начал немного беспокоиться.
– Который час? – сонно спросила Рейчел, с трудом разлепив чуть припухшие веки.
– Около одиннадцати.
Она поспешно натянула на себя простыню в цветочек, и Дрейк усмехнулся.
– Тебе не кажется, что скромничать поздновато? – пробормотал он, стаскивая с нее простыню. – Так намного лучше!
Смеясь, Рейчел оттолкнула его руку.
– Ну и аппетит у вас, мистер Хантер!
– Ага. – Он навалился на нее, подмял под себя и собрался поцеловать, но она отвернулась. – Хватит, хватит! В любой момент может прийти Келли.
– Пока не пришла, надо пользоваться. – Дрейк уткнулся лицом ей в шею, потерся заросшей щекой о нежную кожу.
Рейчел вздрогнула и хихикнула.
– Перестань, щекотно!
Он отодвинулся и легко пробежал пальцами по ее боку.
– Боишься щекотки?
Захлебываясь смехом, она извивалась под его пальцами.
– Пусти, хватит!
– Дашь поцеловать – отпущу. Вот я еще отсюда подберусь… И чтобы она не сомневалась в серьезности его намерений, снова пощекотал.
– Ладно, – еле выдавила Рейчел. – Согласна!
– Так-то лучше. – Он прильнул к ее губам, вбирая милое, сонное тепло, и вдруг почувствовал на ребрах легкие, осторожные прикосновения. – Эй, ты что это там?
– Хотела отомстить тебе за то, что щекотал меня, но ты, оказывается, совсем не боишься щекотки, – обиженно отозвалась она.
– Не боюсь, – усмехнулся Дрейк. – Когда был маленьким, боялся страшно. Но только до пяти лет.
Он потерся носом о ее плечо, поймал руку и положил на свой мгновенно затвердевший член. Но Рейчел отдернула руку и удивленно посмотрела ему в глаза.
– А что потом? Вырос и перестал бояться?
Осыпая поцелуями ее подбородок, он пробормотал:
– Отец отучил.
Она опять отстранилась, вопросительно глядя на него.
– Как это?
– Была у нас такая игра. Он меня щекотал, а я старался не смеяться, и за каждую секунду молчания получал пенни. – Он криво улыбнулся. – Как-то раз я заработал четыре доллара, и отец решил, что обучение закончено. С тех пор я не боюсь щекотки.
Хмурясь, она провела пальцем по его груди.
– А если б и боялся, что в том плохого?
Дрейк пожал плечами и наклонился поцеловать ее, но Рейчел не ответила – она определенно ждала объяснений. Дрейк вздохнул.
– Тот, кто боится щекотки, уязвим и слаб. – Он скорчил бравую физиономию и выставил подбородок, передразнивая отца: – «В армии, молодой человек, слабых не терпят, и дома тоже терпеть не будут!» Папа твердо верил в спасительность военной выправки.
