— Да. Если бы я действительно хотел поцеловать тебя, заметь — действительно, я бы немедленные заключил тебя в объятия. Тогда это было бы настоящим проявлением любви, разве нет?
— Настоящим, — повторила она, надеясь, что ее голос звучит естественно, — в том случае, если бы ты в самом деле хотел жениться на мне.
Она сама дала ему прекрасный шанс, который следует использовать именно сейчас. Но он не сделал этого, лишь удивленно приподнял бровь.
— Если я хочу жениться на тебе, — шепотом повторил он, приблизившись к ней. — Интересный вопрос.
Генри невольно сделала шаг назад.
— Ты что, боишься меня, Генри?
Данфорд сделал еще один шаг.
Она замотала головой. Это было ужасно, просто ужасно. «Боже милостивый, — взмолилась она в душе, — сделай так, чтобы он любил меня, или так, чтобы ненавидел, но только не это. О, только не это…»
— Что-то не так, плутовка? — Его голос звучал холодно и равнодушно.
— Не надо… не надо играть мною, милорд.
Он прищурился:
— Не надо играть тобою? Какое странное слово!
Он подошел ближе, не сводя с нее глаз. Данфорд ничего не понимал. Он ожидал, что она ворвется в комнату с улыбкой на устах, готовая рассмеяться каждую минуту, — так бывало всегда, когда он приезжал к ней. Вместо этого она нервничала, будто ждала плохих новостей. Это было странно. Она не могла знать, что по ошибке отправила ему письмо, предназначавшееся Розалинде. Кем бы ни была эта Розалинда, она жила не в Лондоне, иначе бы он слышал о ней. А значит, она не могла получить письмо Генри и в тот же день написать об ошибке.
— Играть тобою? — повторил он. — С чего ты взяла, что мне захочется играть тобою, Генри?
— Я… я не знаю, — еле слышно сказала она.
Ложь! Он почувствовал это, посмотрев ей в глаза. Но почему она лжет? Он на секунду зажмурился и глубоко вздохнул. Злость и любовь одновременно повергли его в смятение. Данфорд открыл глаза. Генри тут же перевела взгляд на картину, висевшую на противоположной стене. Ему был виден изгиб ее восхитительной тонкой шеи… и локон спадал на лиф платья.
— Мне хочется поцеловать тебя, — прошептал он.
— Это неправда, — пробормотала она, быстро взглянув на него.
— Ты ошибаешься.
— Если бы это было правдой, ты смотрел бы на меня не так.
Она сделала шаг назад и зашла за стул, пытаясь хоть как-то отгородиться от него.
— И как же мне следовало бы смотреть на тебя, Генри? — Он оперся руками о спинку стула и подался вперед, приблизив свое лицо вплотную к ее.
— Так, будто ты все еще хочешь меня, — произнесла она едва слышно.
— Знаешь, Генри, я ведь и в самом деле хочу тебя.
— Нет. Не хочешь. — Ей хотелось убежать, спрятаться, но она продолжала смотреть на него, словно завороженная. — Ты хочешь сделать мне больно.
Он крепко взял ее руку повыше локтя и, не выпуская, обошел стул.
— Отчасти ты права, — вкрадчиво сказал он.
Вот и ее губы. Это был грубый, холодный поцелуй, так он еще никогда не целовал ее.
— Почему так неохотно, Генри? Ты не хочешь выходить за меня замуж?
Она отвернулась.
— Ты не хочешь выходить за меня? — повторил он медленно. — Ты отказываешься от того, что я предлагаю тебе? Отказываешься от создания семьи, спокойной, обеспеченной жизни? Ты хочешь отказаться от всего этого?
Генри попыталась вырваться из его объятий, но вдруг затихла, и он понял, что должен отпустить ее. Он должен отпустить ее и уйти из комнаты и из ее жизни. Но… он все еще хотел ее… Боже, как же он хочет ее! Любовь победила, а злость уступила место желанию. Его губы сделались мягкими. Он целовал ее лицо, мочку уха, подбородок, спускаясь все ниже и ниже, к шее и вырезу на платье.
— Скажи, что ничего не чувствуешь, — шептал он, — скажи.
Генри лишь покачала головой, сама не понимая, является ли это подтверждением или опровержением тому, о чем он спрашивал ее.
Данфорд услышал, как сладко она застонала, и на какую-то долю секунды не мог понять, проиграл он или выиграл. Впрочем, это совсем не важно, тут же решил он.
— Господи, какой же я осел, — прошипел он в ярости на самого себя. Она предала его — предала его! И все же он не мог разжать своих объятий.
— Что ты сказал?
Данфорд ничего не ответил. Он не хотел признаваться в том, что хочет ее и, черт возьми, любит, несмотря на ее ложь. Он лишь прошептал: «Молчи, Генри», — и опустил ее на диван.
Генри лежала не двигаясь. Его голое казался нежным, но слова… Это была ее последняя возможность оказаться в его объятиях, представить на миг, что он все еще любит ее. Она ощущала на себе жар его тела. Он обнимал её все крепче и крепче, покрывая поцелуями ее лицо, шею, опускаясь все ниже. Генри не хотела обнимать его, но и сил вырваться у нее тоже не было. Любит ли он ее? Сейчас его губы любили ее. Он нежно целовал её набухшие соски сквозь тонкую ткань муслина. Она посмотрела вниз, и то, что она увидела, отрезвило ее. От поцелуев на лифе остались пятна. Ему было все равно. Он сделал это, желая проучить ее. Он смог бы даже…
— Нет! — закричала она, так сильно толкнув его, что от неожиданности он упал на пол.
Когда он молча поднялся на ноги и посмотрел ей в глаза, Генри охватила жуткая паника. Его глаза превратились в щелочки.
— Мы вдруг забеспокоились о добродетели, не так ли? — грубо спросил он. — Не поздновато ли?
Генри торопливо села, не желая отвечать.
— Довольно странное поведение для девушки, уверявшей, что ей наплевать на свою репутацию.
— Так было раньше, — сказала она тихо.
— Когда раньше, Генри? До того как ты приехала в Лондон? До того как ты узнала, чего женщины хотят от замужества?
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, — Она неловко поднялась на ноги.
Данфорд зло засмеялся. Господи, она даже солгать не могла: запиналась, отводила глаза в сторону, краснела. Но причиной такому смущению могло быть желание. Он все еще мог разбудить в ней страсть. Быть может, это было единственным, чего он мог добиться сейчас. Он чувствовал, что может распалить в ней желание до высшей точки. В его силах было пленить ее своими губами, руками, жаром своего тела, заставить ее хотеть его. Думая об этом, Данфорд чувствовал все большее возбуждение. Он вспоминал их близость в Вестонберте, ее нежное тело в отблеске свечей, страстные стоны, объятия, ее последний крик. Он дал ей это. Данфорд сделал к ней шаг:
— Ты хочешь меня, Генри?
Она стояла, не двигаясь, не в силах отвечать.
— Сейчас ты хочешь меня?
Она заставила себя покачать головой. Он видел, с каким трудом ей удалось это.
