Ты в самом деле не в курсе?
— Врешь! — в ярости выкрикнула она, отступая к кустам, потому что Валентин неожиданно рывком вскочил на ноги. — Ты специально все врешь! Я тебя ненавижу…
— Чистая правда, — проговорил он, дернув острым плечом. — Зачем мне врать? Я же тебя люблю, девочка, — ты разве еще не догадалась? Мы с тобой так похожи, и разница в возрасте тут ни при чем: тебя удочерили, я вырос без матери и отца… Это же классная идея, просто блеск, — давай свалим отсюда вместе! Ты да я, и больше никого на всем этом паскудном свете…
— Так вот, значит, что ты называешь любовью? — спросила Марта.
— Эй, эй, ты что — совсем рехнулась? — забормотал Валентин, пятясь. Прямо в живот ему смотрел слепой зрачок кургузого ствола. — Брось сейчас же эту штуку, брось!..
— Вот это ты называешь любовью? — повторила Марта, все крепче сжимая рубчатую рукоятку «Бэби» в потной ладони и опуская большим пальцем рычажок слева.
В следующую секунду пистолет дернулся, глухо кашлянул, облачко сухой трухи и мелкие щепки взлетели от пня. Стоявшая на нем бутылка опрокинулась, и темное винное пятно начало расползаться на расстеленном на траве клетчатом пледе.
Валентин отпрыгнул, метнулся из стороны в сторону и бросился прочь. В дальнем конце прогалины он с треском вломился в глухие заросли черемухи и орешника, и густая листва, в полусумраке казавшаяся почти черной, сомкнулась за ним. Но до того Марта успела еще раз поймать его спину на мушку и нажать спусковой крючок.
Вместо выстрела раздался пустой щелчок бойка. Она нажала еще раз, оттянула затвор — и окончательно убедилась, что на все про все у нее был один-единственный патрон.
Из зарослей донесся далекий треск сучьев, хлюпанье болотной жижи в низине и сдавленное восклицание. Потом все стихло.
Теперь она была уверена, что Чужой не вернется. Даже за мобильным, забытым на месте несостоявшегося «пикничка». Марта наклонилась, подняла телефон и взглянула — связь была отключена.
Она спустилась к кромке воды. Солнце село, и, как бывает в августе, с каждой минутой сумерки становились все плотнее. Вода налилась свинцовой тяжестью, но оставалась по-прежнему гладкой, как лист новенькой жести. От нее тянуло прохладой. Дальний берег, на котором находились Шауры, превратился в шершавую чернильную полоску.
Марта размахнулась, зашвырнула новенький плоский «айфон» так далеко, как только смогла, посмотрела, как широко и неторопливо расходятся по плесу круги, и повернулась к катамарану. В принципе, даже если грести какой-нибудь доской, часа за три можно пересечь озеро. Однако возвращаться к Смагиным она не собиралась. Потому что еще не решила, что ей делать с тем, что сказал Валентин.
Она разулась, зашла в воду и стащила катамаран с отмели. А когда он закачался, почуяв под собой глубину, изо всех сил оттолкнула суденышко от берега. Катамаран проплыл по инерции метров двадцать, а затем его подхватило поверхностное течение и понесло все дальше и дальше, пока он не превратился в темное бесформенное пятно на фоне светлой полосы заката.
Марта постояла, покусывая верхнюю губу, как всегда в тех случаях, когда не могла сразу принять решение, а потом повернулась и пошла по мелководью вдоль берега в сторону мыса, рассчитывая рано или поздно набрести на тропу, которая приведет ее к проселку. Вспомнив о пистолете, который машинально сунула в карман, она достала его и бросила в гущу первого попавшегося куста.
Там, где рос тростник, ей приходилось выбираться на берег и двигаться напрямик через заросли. Здесь было темно, ныли комары, сухие ветки и малинник царапали колени и щиколотки, поэтому она старалась держаться как можно ближе к озеру. Через полчаса Марта почти добралась до конца излучины плеса. Заросли как будто начали редеть, когда низ живота снова пронзила острая боль.
Сложившись вдвое, она обхватила себя руками, чтобы переждать, пока боль отступит, а как только выпрямилась, обнаружила, что по внутренней стороне левого бедра ползет к колену теплый шнурочек густой крови.
Марта испугалась — где же это она ухитрилась пораниться и ничего не почувствовала, стала ощупывать бедро, но лишь спустя пару минут поняла, что с ней на самом деле произошло. Шорты и трусики от купальника пропитались насквозь, их нужно было немедленно снять. Она была в растерянности: ее одноклассницы давным-давно таскали в рюкзаках все необходимое в таких случаях, а у нее, как и у некоторых других девчонок, занимавшихся спортом, все откладывалось и запаздывало.
«Только этого мне и не хватало!» — подумала она, торопливо стряхивая с себя одежки.
Раздевшись, Марта снова вошла в озеро и тщательно вымылась. Потом выстирала шорты и купальник, выжала и натянула на себя. И только после этого вспомнила про сто долларов в кармане на кнопке.
Бумажка была цела, только промокла насквозь.
Она уселась на едва видимый в темноте поваленный ствол, верхним концом уходивший в озеро, и немного посидела, отмахиваясь от комаров и собираясь с мыслями.
Марта не чувствовала сырого холода одежды, облепившей тело. Вокруг стоял зеленоватый сумрак августовской ночи, и казалось, что тростники и прибрежные заросли, листья и стебли водяных растений, травы и грибы на всем этом необъятном, полном влажных дуновений и рыбьих всплесков пространстве подают друг другу тайные вести, которых она не в силах ни услышать, ни понять.
Никогда раньше она не оказывалась ночью так далеко от дома. Все живое вокруг было само по себе, а она — совершенно одна. И все-таки страха, несмотря ни на что, Марта пока не испытывала, хотя понятия не имела, куда идти и где та тропа, которая приведет ее к какой-нибудь дороге.
Звать на помощь она тоже не собиралась. Глубоко внутри что-то подсказывало ей: человек во мраке ночи становится похож на распахнутую дверь. И если он позовет, неизвестно, какие темные силы могут откликнуться…
3
У мертвых проблем со временем нет. Спешить им особенно некуда.
Он и не спешил, хотя костлявая тень только пронеслась рядом, дохнула смрадом и холодом, разнесла в пыль трухлявую обомшелую деревяшку и сгинула.
Сейчас, сидя на корточках в сырой, заросшей багульником и мелкими осинками низине, в которой постепенно копился сумрак, Валентин выжидал, изредка поглядывая вверх — туда, где прямо над головой набухала дрожащая капля какой-то звезды.
Отсюда до берега озера было метров триста — сплошь кустарник с участками редколесья, заболоченные прогалины, одна из которых обманула, прикинулась травянистым лужком, и он с ходу ухнул в черную жижу выше бедер, кое-как выдрался и рванул в обход чащей, хлюпая, обдирая лицо и сипло матерясь сквозь зубы.
Как только
