Книга Гроссмейстер - Вадим Агапов

Мы снова находились в том самом доме-дворце, в котором и начались несколько дней назад наши поиски Маргариты. Правда, на этот раз нас оставили в небольшой, по масштабам квартиры, комнате, отделанной во вкусе Екатерины Первой, снабдив едой и выпивкой. У меня тряслись руки, вспотели ладони, и чтобы уменьшить стрессовую реакцию, я стал есть. Поглощая какие-то деликатесы, я даже не замечал вкуса пищи. Арсений же обнаружил несколько листов бумаги, извлек из своих бездонных карманов пару карандашей ИКЕА и принялся рисовать. Почувствовав, что волнение мое постепенно стихает, я заглянул через плечо этому поклоннику Дюрера: картина называлась «Рыцарь Арсений, смерть и дьявол». Так назвал ее сам автор, увлеченно выполняя штриховку одного из персонажей. Но такая идиллия возникла не сразу, ей предшествовал очень нервный разговор.

Приехав на место встречи вместе с Сергеем Мироновичем, мы буквально столкнулись в холле с Сечкиным и Сердюковым. Оба они были практически на пределе: Сердюков на грани истерики, а Сечкин, словно дракон огнем, пыхал злобой. Так что присутствие Погожина оказалось нам на пользу. Выдержав напор обвинений, оскорблений и упреков, Арсений взял инициативу в свои руки:

– Я обещал найти? И мы это сделали! – громче, чем нужно заявил он. – А вы? Вы уволили нас! Это, что ли, ваша помощь? Я предупреждал, что нам будут мешать! Предупреждал, что потребуется ваша поддержка! А вы? А кроме нас вам надеяться не на кого…

– Она жива? – голос Сердюкова предательски задрожал, как и его подбородок. – Просто скажи мне… она жива?

Арсений, видимо, собирался выдержать эффектную паузу, но Сечкин нарушил его замысел, заорав:

– Ты что, онемел, гад?! – и попытался то ли схватить его за шею, чтобы придушить, то ли за ворот рубашки, чтобы потрясти хорошенько. Но ни того, ни другого ему не удалось. Я не успел вскрикнуть, а Строганов, уже вывернув нападавшему кисть, уткнул его носом в пол. Сечкин заорал. Сбежалась охрана.

– А ну прекратить! – гаркнул Погожин. – Петрович, уйми своих…

Словом, покой воцарился не сразу. И даже когда все между собой заключили перемирие, я понимал, что Строганов нажил себе еще одного смертельного врага в лице Дим Димыча.

После того как Сердюков узнал, что Маргарита в целости и сохранности находится в безопасном месте, он внезапно ослаб. Ему даже пришлось прилечь. Но при этом он довольно твердым голосом сообщил, что будет участвовать в собрании, как бы себя не чувствовал. А Арсений после короткой беседы со счастливым, но слабым отцом, решил молчать до того момента, пока не соберутся все приглашенные. Что замыслил Сечкин, я не знаю, но его взгляд, брошенный нам на прощанье, говорил о многом. Погожин, поняв, что Арсений больше рта не раскроет, остался с Сердюковым.

После этих событий мы и оказались в той комнате, про которую я уже упоминал. Там-то меня и потряхивало от происходящего и от того, что нас ждало в ближайшем будущем. Что касается Арсения, то единственно, от чего он мучился, так это от вынужденного ожидания. Закончив свою картину, он перешел, как он сам сказал, к «психологическим портретам» и «комиксам в стиле кубизма».

– Думаю, бесполезно спрашивать тебя, что ты собираешься делать? – задал я риторический вопрос.

– Почему это бесполезно? – удивился он. – Спрашивай. А я отвечу. Я собираюсь обвинить Сердюкова в исчезновении Маргариты.

– Что?! – я решил, что ослышался.

– Да, да! Сердюкова, – спокойно подтвердил он. – Разумеется, он не похищал свою любимую дочку, как ты ожидал услышать, не отсылал ее к Воровскому и не колол ей инсулин…

Я вздохнул в ожидании новых фантазий.

– Но он создал эту ситуацию! – продолжал этот доморощенный философ. – Сейчас объясню. Это несчастье – результат той жизни, которую он вел и ведет. Жизнь без добра и смысла. От того, что он скупает иконы, Господу Богу ни жарко, ни холодно. Сечкин – …, и Сердюков, по большому счету, не лучше. Как, кстати, и Писков. Произошло то, что рано или поздно должно было случиться. И только потому, что Маргарита оказалась хорошим человеком, Господь Бог спас ее руками твоего медбрата Жени. И дал еще один шанс ее папаше. Это мое мнение. Мнение рыцаря. Короче, мне здесь уже надоело ждать…

Я открыл рот, но не от его речей, а от того, что он кувырнулся, встал на руки, да так и пошел к выходу. В этот момент в комнату зашел охранник и, уставившись на странное зрелище, онемел от удивления.

– Нас ждут? – продолжая идти на руках, спросил Арсений.

– Ага, – кивнул парень, – пойдемте за мной.

К счастью, в зал Строганов вошел, как обычно ходят люди, ногами.

Дежавю, в очередной раз подумал я, увидев в том же самом зале тех же самых людей. Правда, на этот раз сидели они немного по-другому. Ближе всех к нам оказалась Валентина Матвеевна. Губы у нее были плотно сжаты, глаза метали молнии, и сидела она выпрямив спину так, что напоминала кобру перед броском.

Слева от нас расположился сам хозяин, выглядел он уже значительно лучше. Кажется, он последовал моему совету и выпил полстакана коньяка. Он знал, что Маргарита жива, и теперь терпеливо ждал. Арсений пообещал ему назвать виновного, чтобы, по словам самого Сердюкова, его можно было «наказать»…

По левую руку от нас был и Сечкин, но на этот раз он встал не около Сердюкова, а в двух шагах позади сидевшего в кресле Пискова. Он возвышался за ним, уперев свои мощные кулаки в бока, и имел вид победителя. Писков заметно нервничал и старался не оборачиваться назад. Мне даже стало его жалко. Погожин сидел в кресле наискосок от нас, за Валентиной Матвеевной. От его обычного благодушного вида не осталось и следа. Он недовольно посматривал то на Арсения, то на Сечкина, то на Пискова. Отец нашей новой знакомой Ксении, он же сталелитейный король, как его называл Писков, выбрал себе место позади всех. Правда, слышно его было отлично, словно он пользовался громкоговорителем. Напротив нас сидели Михаил Александрович и Наталья. Было заметно, что они оба напряжены, хотя, как мне кажется, Арсений должен был развеять их страхи во время последнего телефонного разговора. Игорь Иванович предпочел сидеть на галерке, держа всех в поле зрения. А мы со Строгановым заняли почетные места, оказавшись под прицелом восьми пар глаз. И если я предпочел бы сбежать со сцены в зрительный зал, то Арсений чувствовал себя как Петр Первый на своем коне.

Затаив дыхание и пытаясь унять сердцебиение, я приготовился к представлению в стиле Эркюля Пуаро или Ниро Вульфа, лавры которых, вероятно, не давали ему покоя…

– Я рад вас видеть… – начал было Арсений, но его голос затерялся среди громогласных раскатов сталелитейщика, слегка визгливых интонаций Валентины Матвеевны и нескольких возгласов нашего бывшего начальника Юрия. Но Строганов не собирался сдаваться и гаркнул на весь зал: – А ну тихо!

Тут же нарисовался охранник.

– Можно подумать, что кто-то из вас знает, где Маргарита! – на полтона ниже, но все равно громко сказал Арсений. – А мы знаем! Мы искали и нашли ее…