Ласково на ручки возьмите, Нежно положите в могилку. Сверху присыпьте землицей. Стану я — красивая упырка!
— Слышал про другой способ становления упыркой, — буркнул, отходя от гитаристки.
Что меня за язык потянуло? Не мог отойти молча, а мысль оставить в голове, не озвучивая? Пора уже было усвоить: поющая особь женского пола — не к добру! Так нет же: мало мне было водицы-неугодицы, потянуло к землице.
— Это какой же? — и куда подевалась мягкость из голоса?.. — И от кого ты слышал про другой способ?
Некрасиво изогнулись яркие губы на бледном лице, черную тучу волос рванул ветер, резко взметнув. Гитара осталась зажатой в правой руке, левая вцепилась в мой локоть.
— От того, кто в теме шарит, — грубовато ответил девице. — Руку бы ты убрала, люди смотрят.
Народу вокруг и впрямь стало побольше. Что и требовалось доказать: чужие страсти народу интереснее искусства.
Мои слова не возымели воздействия, хватка на локте только крепче стала.
"Мне бы цестус, а не пироженки сейчас", — опечалился я. Бить девушку неправильно, конечно, но что-то мне подсказывало, это такая девушка, каких бить можно и нужно. Лучше сразу намертво. Что подсказывало? Кровь, выступившая на рукаве, там, где крашеные в бордовый ногти впились с нечеловеческой силой в кожу сквозь ткань.
— Сейчас ты, мой сладенький, пойдешь со мной, вот так, под локоток, — нашептала она мне на ухо, для чего девице пришлось встать на цыпочки. — По дороге расскажешь мне все, что я хочу услышать. А потом, так и быть, я подарю тебе поцелуй. Хорошее предложение, не так ли, милый?
Локоть стиснули, как в тисках. Гитара в доступности имелась, руку протяни, да пой про группу крови на рукаве.
Я пыхнул живым огнем, плюнув на условности и маскировку. Да, мне тут жить. И кто-то из прохожих запросто может оказаться одним из моих соседей. Но это одна сторона монеты. На другой те же самые слова: мне тут жить. Значит, пренебречь тем, что могут углядеть пытливые, глазастые обыватели, но не дать какой-то девке помыкать собой, как скотиной. Скотина — на рынке, на Кондратьевском. Недалече. В коробки да клетки распихана.
Зараза когтистая отдернула руку, отпрянула от меня. Задела ногой цилиндр с денежками. Весело и звонко покатились по дорожке монетки.
Занятно: Феде Ивановне мое наложение рук с живым огнем на пользу пошло, а этой бледнолицей явно не понравилось его касание. Огонь сам выбирает, кого ему лечить, кого калечить? Или дело в моих пожеланиях? Здоровья музыкантше я точно не желал.
— Встречное предложение, — я встал так, чтобы загородить широкой спиной девицу от зевак. — Ты сейчас свернешь свое шапито и быстренько свалишь туда, где солнышко не светит. С учетом ваших трепетных с ним, солнышком, отношений, это дельное направление. Я тебе даже пироженку в дорогу завернуть готов, чтобы заесть горечь нашего с тобой, прелестница, расставания.
Разозлился я не на шутку, отсюда и многословность. Будет тут в считаных шагах от дома меня погань какая-то строить! С руки полыхнуло истинное пламя. Нет, смотреть через него на девку я не собирался, чего я там не видел? Мне хватка на локте многое сказала, плюс ее же речи, про "поцелуи". И на Джо я уже глянул, мне хватило. Угляжу очередную страхолюдную тварь, потом спать — а ну как приснится? Нет, огонь должен был дать понять гитаристке, что тут вот-вот запахнет жареным.
— Не действует? — на бледном лице явственно боролись страх и изумление. — Не слушаешься? Ничего, кровь твоя у меня осталась, я найду тебя. Приду в ночи и высушу.
— Спасибо, что напомнила, — я не Федя Ивановна, кружевных платочков не имею, но обычный клетчатый платок с собой ношу. — Вытирай.
Шагнул к ней, встал так, чтобы другие не расслышали дальнейших слов. Просто шагнул, хотя жгло желание ударить посильнее, впечатать в стекло. Так, чтобы осколки зазвенели громче встревоженной сигнализации. Сдержался, конечно: в запале устроить в городе представление, чтобы потом огрести неприятностей от доблестной милиции — игра не стоила свеч.
— Не заставляй меня жечь твои пальцы. Без них играть неудобно. Не с руки. Что, запеклась кровушка? Выковыривай.
Говорил я тихо, спокойно. Размеренно. Вкрадчиво даже. Отдавая себе отчет, что, если взъерепенится зараза когтистая, я и впрямь прижгу ее пальчики. Мне это не доставит ни капли удовольствия, но у немертвых, из того, что я о них слышал, не только реакция с силой на уровне, у них и с регенерацией все замечательно.
Жечь не пришлось. Проняло девку, прислонила гитару к стеклу, начала подцеплять бурое из-под ногтей, продырявивших мне рубашку. И это было облегчением: вполне возможно, гитаристка приходилась Джо не чужой. Их "семья" (речь не о привычной нам ячейке общества) неподалеку обосновалась. Могло занести оттуда дурочку-трубадурочку. Почему дурочку? Умная бы смолчала про образец под ногтями.
Побеседовать с Женькой надо в любом случае, даже нет, не так поступим…
— Упырка красивая, ты с Евгением Митиным знакома? — склонил вопрошающе голову я. — Вот хм. Мне отчетливо дали понять, что упыри и вурдалаки — не одно и то же. Что между ними существенная, принципиальная разница. А твое творчество вступает в конфликт…
