На основе погребального церемониала возникли понятия о загробной жизни, о рае и аде, о суде за прожитую жизнь, а позднее и религии. Пока человек бросал трупы своих соплеменников в мусорные кучи, смерть была концом всего. С тех пор как он стал по-особенному обращаться с усопшими, родилась не только духовность, но и всевозможные фантазии.
CCLIII
Эксперимент с шимпанзе
Пустая комната, пять шимпанзе. Посредине лестница, на ее верхней ступеньке лежит банан.
Первая заметившая банан обезьяна лезет наверх, чтобы его схватить и съесть. Но при ее приближении к банану в нее ударяет с потолка струя ледяной воды и сбивает ее на пол. Другие обезьяны тоже пробуют добраться до банана – с тем же результатом. Потом воду выключают, в клетку запускают сухую обезьяну, выгнав одну мокрую. При ее появлении остальные «отговаривают» ее лезть вверх. Новенькая ничего не понимает, с ее точки зрения, соплеменницы просто мешают ей полакомиться. Она начинает драться с пытающимися ее удержать. Но против четырех соплеменниц, осыпающих ее ударами, ей не выстоять.
Еще одну мокрую обезьяну заменяют сухой. Первая сухая обезьяна, решив, что знает, как встречать вновь прибывших, принимается ее колотить. Новенькая не успевает увидеть лестницу, тем более банан.
Третья, четвертая, пятая мокрая обезьяна заменяется сухой. Всякий раз новеньких встречают побоями. Причем побои усиливаются, обезьяны набрасываются вчетвером на одну. Можно подумать, что на глазах происходит становление ритуала встречи.
Результат: на верхней ступеньке лестницы по-прежнему лежит банан, но все пять сухих избитых обезьян даже не помышляют о том, чтобы к нему приблизиться. Единственная их забота – следить за дверью, чтобы побыстрее вывести из строя очередную соплеменницу.
Этот эксперимент был проведен с целью изучения группового поведения на предприятии.
CCLIV
Память побежденных
Версия победителей – вот что нам известно о прошлом. Так, о Трое мы знаем из рассказов греческих историков, о Карфагене – из трудов историков Рима. О Галлии известно только то, что написал в своих мемуарах Юлий Цезарь. Об ацтеках и инках мы читаем в донесениях конкистадоров и миссионеров, занимавшихся насильственной христианизацией. Во всех этих случаях происходит одно и то же: если за побежденными и признаются какие-то достоинства, то только ради вящего прославления тех, кто сумел над ними восторжествовать.
Кто посмеет заикнуться о «памяти побежденных»? Исторические труды приучают нас к мысли, что во исполнение принципа дарвинизма исчезновение цивилизаций объясняется их ущербностью. Но, изучая события, понимаешь, что самых цивилизованных сплошь и рядом истребляли самые неотесанные. Единственный изъян неудачников состоял в доверии к мирным договорам (карфагеняне) или в прельщении дарами (троянцы; вспомним «хитроумного» Улисса, проявившего коварство, приведшее к ночной бойне…).
Хуже всего, быть может, то, что победители не только уничтожают исторические книги и памятные для их жертв предметы, но и все это оскверняют. Греки придумают миф о Тезее – победителе чудища с бычьей головой, пожиравшего девственниц, для узаконивания своего вторжения на Крит и разрушения великолепной минойской цивилизации.
Римляне станут врать, будто карфагеняне приносили своему богу Молоху человеческие жертвы, – беспардонная выдумка.
Кто осмелится воспевать жертв? Разве что боги, знающие о красе и изысканности цивилизаций, уничтоженных огнем и мечом…
CCLV
Нострадамус