– Вздор!
– Все ушло на лечение Мэри в Америке. Знаешь, сколько стоит чудесное исцеление? – Он горько усмехнулся. – Больше семисот пятидесяти тысяч фунтов. Именно столько. Это все, что у меня было. Больше не осталось ничего.
– Лжец, – я покачал головой. – Впрочем, как и всегда. Пытаешься спасти свою шкуру. Ты лжец.
– Это правда.
– Нет. Я звонил в ту клинику в Америке. Мэри рассказала мне о ней. И знаешь что? Они никогда не слышали ни о тебе, ни о Мэри. Она не договаривалась там даже о лечении гребаного вросшего ногтя, не то что о чудесном исцелении от рака.
Я взглянул на него с триумфом, ожидая увидеть привычный вызывающий взгляд и злобное выражение человека, попавшегося на лжи. Однако вместо этого я увидел нечто совсем другое. Нечто, чего я совсем не ожидал. Замешательство. Страх.
– Этого не может быть. Она заплатила им. Я перевел деньги.
– Еще одна ложь. Ты хоть когда-нибудь перестаешь лгать? Я знаю, что ты задумал.
– Я могу показать тебе банковские выписки. Номер счета.
– Ну конечно. Разумеется, ты можешь… – Внезапно я остановился, уставившись на него. – Она?
– Мэри. Она нашла клинику. Сама все организовала. Гостиницы, авиабилеты.
– Ты перевел все деньги Мэри?
– На наш общий счет. Она осуществляла платежи с него.
– Но с клиникой ты не разговаривал? Не проверял, получили ли они деньги?
– Я доверяю своей жене. И зачем бы ей лгать? Она в отчаянии. Она не хочет умирать. Это лечение было ее единственным шансом.
«А отчаявшиеся люди хотят верить в чудеса».
Я пытался оставаться спокойным. Пытался думать.
– Почему ты мешал планам по созданию сельского парка?
– Потому что на этой земле прибыльнее построить дома.
– Даже зная, что внизу?
Хёрст фыркнул.
– Обвал запечатал то место много лет назад.
– Я тоже на это надеялся. Однако, похоже, твой сын нашел другой путь внутрь.
– Джереми? Нет. И какое он, черт возьми, вообще имеет ко всему этому отношение?
– Ты никогда ему не говорил о том, что мы нашли?
– Я говорил ему никогда туда не ходить. Держаться подальше от того места.
– А дети прямо всегда делают то, что им говорят родители?
– Разумеется нет. По правде говоря, Джереми плевать на то, что я ему говорю. Но Мэри он слушает. И всегда слушал. Для нее он сделает что угодно. Он маменькин сынок.
Я сглотнул так, словно у меня в горле было толченое стекло.
«Для нее он сделает что угодно. Он маменькин сынок».
Иногда яблоко от яблони и правда недалеко падает.
Вот только я, как оказалось, тряс не то дерево.
Мой телефон начал звонить. Я спешно взял трубку.
– Да?
– Как дела?
Я взглянул на Хёрста.
– Хорошо. Как скоро они вернутся?
– Я поэтому и звоню. Они не вернутся.
– Что?
– Они приехали из города. Мэри высадила пацана на главной улице, чтобы он погулял с приятелями. Теперь она едет по дороге к твоему коттеджу.
– К моему коттеджу.
– Нет, подожди. Секунду… Она остановилась. Выходит из машины. Да, странно. У нее при себе фонарик и рюкзак.
Дерьмо!
– Шахта, – сказал я. – Она направляется в шахту.
36
Я не верю в судьбу.
Однако иногда в жизни присутствует некая неотвратимость, когда человеку сложно изменить ход событий.
Все началось здесь, в шахте. И в этот раз, похоже, должно было в ней и закончиться.
Не так, как я себе представлял. Не так, как я планировал. Впрочем, с планами всегда так. Они никогда не срабатывают в точности как ты задумал. А мой, похоже, не сработал вообще.
Все то время, пока мы ехали в «Рейндж Ровере», Хёрст так и не произнес ни слова. Однако я видел дикое выражение его глаз, видел, как он открывал и закрывал рот, словно пытаясь переварить то, что только что узнал. Пытаясь понять, как Мэри могла предать его. Солгать ему.
Я ожидал злости. Но он был просто сломлен. Он весь словно сжался. Я ошибался в его отношении. Думал, что Мэри была для него просто еще одним трофеем, вроде дома и машины. Однако Хёрст любил ее. Всегда. И, несмотря ни на что, по-прежнему хотел ее спасти.
У обочины я заметил небрежно припаркованную желтую «Мини». Ни Глории, ни ее машины видно не было, и я не знал, что чувствовать по этому поводу: беспокойство или облегчение.
Мы оба вышли из машины.
– Где она? – спросил Хёрст.
– Я не знаю. – Поводив по забору лучом фонаря, я нашел дыру, через которую протиснулся в прошлый раз. – Идем.
Я проскользнул в эту дыру, и Хёрст последовал за мной. Я услышал, как он выругался. За прошедшие годы потолстел не только его кошелек.
– Как раз вовремя.
Я вздрогнул. Из тени у забора возникла Глория. В этот раз она была одета в темное пальто, а не в свои обычные пастельные тона. Сообразно случаю.
Я огляделся.
– Где Мэри?
– В багажнике моей машины.
– Ах ты, сука, – сказал Хёрст.
Глория повернулась к нему.
– Стивен Хёрст, полагаю? На самом деле я шучу. Она скрылась вон за тем холмом примерно двадцать минут назад.
Я поспешил вмешаться:
– Глория, твои деньги – у Мэри. Больше тридцати штук. Более семисот пятидесяти. Нам нужно лишь добраться до нее.
Глория взглянула на Хёрста.
– А что с ним?
– А что с ним?
– Ты сказал, что деньги у Мэри, его жены.
– Да.
– Так какая от него польза?
– Глория…
– Именно.
Она двигалась так быстро, что я едва успел заметить ствол. Я лишь услышал хлопок, и вот Хёрст уже корчился на земле, крича и сжимая свою ногу. Темно-красная кровь фонтаном – в прямом смысле этого слова – хлестала из раны. Я опустился рядом с ним на колени и схватил его за руки.
– Господи Иисусе!
Я огляделся. Дорога за забором была пустынной. Никого. Даже если по ней проедет машина, свет ее фар не сможет высветить нас здесь, в тени.
– Бедренная артерия, – сказала Глория, опуская пистолет с большим глушителем. – Даже если я передавлю ее, он истечет кровью примерно за пятнадцать-двадцать минут.
Взгляд Хёрста встретился с моим. Глория схватила меня за руку и потянула вверх.
