Старик оправил бороду, покачал головой и сказал:
— Нельзя отрицать, что такие рассказы ходят среди людей, хотя я в своей жизни до сих пор ни разу не встречал никаких ни мелких духов, ни больших — ни гномов, ни великанов, ни волшебников, ни фей.
Сделав такое вступление, старик принялся рассказывать юноше разные удивительные истории и нарассказывал столько всего, что у Саида голова пошла кругом и он твердо уверовал в то, что все произошедшее при его рождении: и перемена погоды, и сладкий запах роз и гиацинтов — все это не что иное, как счастливое предзнаменование, знак того, что он находится под покровительством какой-то могущественной доброй феи, а трубочка ему дана для того именно, чтобы он мог ее вызвать, оказавшись в беде. Всю ночь напролет он грезил о замках, волшебных лошадях, чудесных духах-гениях и тому подобном, погрузившись в настоящее царство фей.
Но уже на другой день, к сожалению, ему пришлось на собственном опыте испытать, что все эти грезы во сне и наяву в обычной жизни ровным счетом ничего не стоят. Неспешно двигаясь, караван проделал уже большую часть дневного перехода, в продолжение которого Саид держался все время рядом со стариком, когда вдруг на дальнем краю пустыни были замечены темные тени. Одни сочли, что это просто дюны, другие решили, что это облака, а третьи говорили, что это встречный караван, и только старик, который уже не раз бывал в путешествиях, воскликнул громким голосом, что нужно приготовиться, ибо это наверняка арабы-разбойники, собирающиеся на них напасть. Мужчины схватились за оружие, женщин и товары взяли в середину, — все было готово к тому, чтобы отразить нападение. Темная масса медленно двигалась по ровной пустыне, напоминая большую стаю аистов, когда они снимаются с насиженных мест и улетают в чужие края. Но вот постепенно туча стала приближаться, Двигаться все быстрее и быстрее, и не успели путники разглядеть как следует чужих бойцов, вооруженных копьями, как они налетели вихрем и обрушились на караван.
Храбро сражались путешественники из Бальсоры, но разбойников было человек четыреста, они подступили со всех сторон и уже издалека начали метать стрелы, убив немало из тех, кто защищал караван, а когда, совсем уже приблизившись, они пустили в ход копья, то стало ясно — никому пощады не будет. В этот страшный миг вспомнил Саид, отважно сражавшийся в первых рядах, о своей дудочке. Быстро достал он заветный подарок, поднес к губам и начал дуть — но скоро в отчаянии опустил руки, потому что ему не удалось извлечь из нее ни единого звука. В ярости от такого жестокого разочарования он прицелился и выстрелил в грудь одному арабу, который отличался от других богатой одеждой. Тот закачался и рухнул с коня на землю.
— Аллах! Что же вы натворили, юноша! — воскликнул старик, ехавший рядом с ним. — Теперь мы пропали!
Старик оказался прав, ибо, увидев, что тот человек упал, разбойники издали дикий клич и ринулись на отбивавшихся с такою зверской злобой, что скоро уже и те немногие, кто еще оставался целым и невредимым, оказались поверженными. В какой-то момент Саид увидел, что пять или шесть арабов взяли его в кольцо, но он так ловко орудовал своим копьем, что никто из нападавших к нему приблизиться не мог. Тогда один из арабов вскинул лук, наложил стрелу, прицелился и уже собрался было отпустить тетиву, когда другой араб подал ему какой-то знак. Саид изготовился к новой атаке, но не успел опомниться, как кто-то из разбойников накинул ему на шею аркан, от которого он попытался избавиться — но все напрасно: как он ни пытался разорвать петлю, она только крепче затягивалась, — вырваться было невозможно.
От каравана не осталось ничего — часть людей погибла, часть взята в плен, арабы же, принадлежавшие к разным племенам, поделили между собою пленных и прочую добычу и разъехались кто куда — одни отправились на юг, другие — на восток. Рядом с Саидом скакали четверо вооруженных бойцов, которые бросали на него свирепые взгляды и посылали на его голову проклятья. Саид догадался, что тот араб в богатых одеждах, которого он убил, был, верно, не простым человеком, может быть даже принцем. Рабство, которое ожидало Саида, сулило страшные муки, рядом с которыми смерть казалась избавлением, вот почему в душе он был даже рад, что навлек на себя злобу всего отряда, ибо не сомневался, что по прибытии в лагерь они его непременно убьют за содеянное. Всадники зорко следили за каждым его движением и при всякой его попытке оглянуться тут же наставляли на него копья, но в какой-то момент, когда у одного из них запнулась лошадь, Саид изловчился посмотреть назад и, к своей радости, обнаружил среди пленных того самого старика, с которым он беседовал в дороге и которого он считал уже погибшим.
И вот наконец вдали показались деревья и шатры, когда же отряд совсем уже приблизился, навстречу им высыпала целая толпа женщин и детей. Разбойники что-то сказали встречавшим, и тут же поднялся стон и плач, все взоры были обращены к Саиду, на голову которого со всех сторон теперь сыпались проклятья.
— Это он сразил великого Альмансора, храбрейшего из храбрейших! Смерть ему! Смерть! Убить его и бросить на съедение шакалам! — неслись голоса.
В Саида полетели палки, комья земли, разъяренные люди хватали все, что было под рукой, и так неистовствовали, что разбойникам даже пришлось оградить Саида от нападавших.
— Прочь отсюда, мелкота! А ну пошли отсюда, бабы! — кричали они наседавшим женщинам и детям, пытаясь копьями разогнать толпу. — Он сразил Альмансора в бою и потому должен умереть, но не от бабьей руки, а от меча храбрых!
Расчистив себе путь, отряд вошел в лагерь и остановился на свободной площадке среди шатров. Пленных связали по двое, добычу распределили по палаткам, Саида же связали отдельно и отвели в большой шатер. Там сидел старик в роскошной одежде, и по его суровому, гордому лицу можно было понять, что он и есть предводитель этой шайки. Разбойники, сопровождавшие Саида, с печальным видом предстали перед важным старцем, поникнув головами.
— Я слышал женский плач и догадался, что произошло, — молвил старик, обводя взглядом своих бойцов. — Ваши лица тому подтверждение: Альмансор погиб.
— Да, Альмансор погиб, — отвечали бойцы. — Но мы привели к тебе его убийцу, дабы ты, Селим, повелитель пустыни, судил его. Какую смерть ты выберешь ему? Хочешь, чтобы мы изрешетили его стрелами? Или прогнали сквозь строй? Или повесили? Или привязали к лошадям и разорвали его на куски?
— Кто ты? — спросил Селим, мрачно глядя на пленника, который перед лицом смерти сохранял спокойствие и твердость во взоре.
Саид ответил коротко и без утайки на заданный вопрос.
— Сразить моего сына ты мог разве что вероломством, напав на него сзади. Ты, верно, пустил стрелу ему в спину? Или пронзил копьем?
— Нет, господин, — отвечал Саид. — Я сразил его в честном бою, лицом к лицу, после того как у меня на глазах он уложил на месте восьмерых моих товарищей, пытавшихся отбить нападение.
— Это правда, что он говорит? — спросил Селим разбойников, которые привели к нему пленника.
— Да, повелитель, он убил Альмансора в открытом бою, — ответил один из них.
