Книга Знамение пути - Мария Семенова

Оленюшка чувствовала себя никому больше не нужной. Странноеи печальное было это ощущение. Совсем недавно жила ведь себе дома и была всемилюбима… надежда большого дружного рода, его гордость и продолжение.«Променяла!» – на прощание сказала ей мать. Сказала без гнева, без озлобления,просто с горечью, но была эта горечь хуже крика и ругани. Так она могла быприговорить, выкидывая вещь, задорого купленную на торгу, с любовью принесённуюв дом… и тут-то оказавшуюся порченой, ущербной, ни к чему не пригодной. Вот идочь враз ощутила себя негодной, неблагодарной, бездельной… посрамлением ипредательницей родного дома, где за неё каждый рад был жизнь положить… Чем,спрашивается, отплатила?

Теперь они с Шаршавой жили у Зайцев, и здесь с ними все былиласковы, но… могло ли тепло здешней печи сравниться с домашним? Здесь даже вхлеб добавляли иные травы, чем дома, и душевная боль окрашивала непривычныйвкус горечью. Одним из самых страшных веннских проклятий было пожелание всю жизньесть хлеб, не матерью испечённый…

Оттого Оленюшка почти каждую ночь просыпалась от ужаса. Восне она получала известия о кончине родителей. И о том, что перед смертью,прощаясь с белым светом, сторонами Земли и иным прижизненным окружением, ониназывали по именам всех своих детей… кроме неё. Или вовсе обращали к блуднойдочери слово обвинения и упрёка. А горестную весть Оленюшке приносил не родич,даже не свойственник, – захожий незнакомый человек. И рассказывал, неведая, с кем говорит, да ещё и присовокуплял к родительскому обвинению своё. ИОленюшка, выслушивая, не смела объявить о себе, будто от этого что-нибудь моглоизмениться…

…И просыпалась, как бывает всегда, когда привидевшеесястановится невыносимым. Вот только облегчённо перевести дух – «Ох же ты, хвалаСтарому оленю, это было не наяву!..» – не получалось. Потому что в подобныхснах отражается правда, великая и страшная правда, которую человек, бодрствуя,далеко не всегда решается допустить в своё сознание и напрямую осмыслить.

И – вроде бы удивительно, а вдуматься, так и неочень! – в этих Оленюшкиных снах никогда не появлялся Шаршава. И правда, ачто ему появляться? Свои дни он проводил в кузнице, что-то показывая кузнецамЗайцев и сам у них чему-то учась. А вечерами… вечерами для него никто несуществовал, кроме милой Заюшки и двух маленьких девочек, которых людипонемногу уже привыкали называть Щегловнами. На что ему ещё и названая сестра?Верно, в жуткую ночь ухода из дому он очень поддержал её и утешил. Но чтозначит одна ночь, пускай даже такая, когда впереди целая жизнь, да и позадикое-что осталось?

«Ладно, – с горечью думала Оленюшка. – У Зайцевведь нам не век вековать. Станем уходить – тут-то понадоблюсь…»

Их с Шаршавой, ясное дело, никто не гнал за порог, да и,надобно полагать, не погонит. Но столь же ясно было и то, что навсегда они вгостеприимном роду не останутся. Не будут Зайцы бесконечно привечать у себядвоих отступивших от родительской воли, два позорища некогда славных семей.Иначе получится, будто для них тоже мало что значат установления пращуров. Икто ж тогда придёт бус просить у их дочерей? Кто примет в женихи парней изподобного рода?.. Какая вообще им может быть вера?..

Должно быть, оттого Оленюшке всё никак не удавалось войти вкруг хозяйственной жизни. Нет, её не отталкивали, не обижали недоверием. Простоона всё время чувствовала, что она здесь не своя. Гостья – и только. А значит,не ей месить тесто, не ей готовить еду и мыть горшки с мисами, не ей шить,ткать, вязать, доить коров, кормить поросят…

Оленюшке, отроду не приученной сидеть сложа ручки,вынужденное безделье было едва ли не тяжелее всего. Как она завидовала Шаршаве,которого местный кузнец с радостью допустил к себе в кузню! И почему мужчинытак легко забывали друг ради друга какие угодно обычаи – чего в женском кругуотродясь не водилось и вряд ли когда-нибудь поведётся?..

В конце концов, отчаявшись, Оленюшка набрала никому ненужных верёвочных обрезков, оставшихся от починки рыболовных снастей, ушла наберег говорливого Крупца и уселась под берёзами плести сеточки. Может, сгодятсякому хоть лещей в коптильне развешивать!

Здесь, возле речки, в надвигавшихся сумерках жужжалинемилосердные комары, и девушка затеплила дымный маленький костерок – отгонятькровососов. Пёс, увязавшийся за нею из деревни, погулял туда и сюда в рощице,на всякий случай оставляя друзьям и соперникам свои метки, потом подошёл кОленюшке и улёгся поблизости. Его толстую, плотную шубу комары прокусить немогли и садились только на морду. Время от времени кобель неторопливо смахивалих лапой.

Сплести сеточку – нехитрое дело… Самых простых способовОленюшка навскидку знала не менее дюжины. Это если вязать только оченьнемудрёные узлы. А ведь есть и позаковыристее, такие, что разнесчастная вродебы сеточка для копчения превращается в узорное кружево, в котором, оказывается,вроде бы уже и не грех поднести вкусную рыбину или гуся большухе соседнегорода. Насколько Оленюшка успела заметить в кладовках, у Зайцев, славившихсяплетением корзин, красиво связанных сеточек вроде бы не водилось. Что ж! Чегодоброго, может, понравится кому изделие её рук, захотят ещё наделать таких. Аможет, наоборот, дождутся ухода задержавшихся гостей и всё выкинут потихоньку,чтобы случайно не задержалось под добрым кровом их с Шаршавой злосчастье…

Оленюшка затянула последний узелок, довершавший чередуровных верёвочных шестиугольников. «Ну как есть выкинут. Никому-то не нужна…» –и сердито зажмурилась, ткнувшись носом в рукав и чувствуя, как впитываются вполотно слёзы. В полотно, совсем недавно матерью сотканное. С любовьюсотканное, доченьке-невесте на добро и удачу…

А когда Оленюшка подняла голову, в двух шагах от неё, уютноподобрав ноги, сидела на тёплом пригорке незнакомая женщина. Красивая женщина вуборе замужества… красивая и совсем молодая, моложе матери Оленюшки. Такая, чтоеё старшим детям могло теперь быть лет десять-двенадцать. Она молча смотрела наОленюшку и слегка улыбалась ей, словно родственнице или милой подруге, оченьлюбимой, но давно не виденной. И сама она казалась Оленюшке смутно знакомой… Такзнакомой, словно встречала она когда-то не её, но её брата родного, оченьпохожего. Брата… Или сына, к примеру… Вот тут Оленюшка приросла к месту ипочувствовала, как волосы на затылке начал приподнимать ледяной сквознячок.

Почему ей подумалось о сыне?

Что-то неправильно! Что-то не так! Что именно, она ещё какследует не понимала, но во рту пересохло, и язык вовсе не поворачивалсяпроизнести вежливое приветствие. Женщина была из веннов, но не Зайчихой. На еёпонёве чередовались зелёные и чёрные клетки, а знаки рода… Оленюшкаприсмотрелась к праздничной прошве понёвы, разукрашенной алым и белым узором,торопясь увидеть нужные приметы и должным образом приветствовать женщину, поката не укорила её за невежливость…