Здесь было жарко и душно. От громкой музыки у меня начинала болеть голова; я никогда не любила, когда музыка играет так громко, и еще — когда в одном месте собирается так много людей.
Здесь был бал. Праздник. Я так долго ждала его — еще с тех пор как в «Нашей газете» мой мгымбрик показал мне ту крохотную заметку. Но сейчас меньше всего мне хотелось находиться здесь, в этом зале, рядом с этими людьми.
И не-людьми. Да что же это такое, боги, — я чужая эльфам, потому что не эльфийка, чужая гномам, потому что не гномка, чужая вампирам… мрыс дерр гаст, кому же я буду своя, если я даже не человек? Я серединка на половинку, невозможная, но случившаяся данность…
Я огляделась кругом. Напротив висело высокое зеркало; пару секунд я смотрела в него, рассматривая синяк, растрепанные волосы и стоптанные сапоги. Потом поднялась на ноги, из последних сил сохраняя на лице радостную улыбку.
А дверь оказалась совсем близко.
Я в последний раз посмотрела на бальный зал. Гремела музыка, пары по-прежнему кружились в танце. Хельги обнимал прежнюю шатенку, Генри — какую-то блондинку, оба вампира старательно не замечали друг друга. Девицы, напротив, перемигивались всякий раз, как только оказывались рядом. У дальней стены мелькало розовое платье Полин, намертво вцепившейся в эльфа. Все были счастливы, все радовались Новому году… и никому, мрыс эт веллер, никому! — из них не было до меня никакого дела. Никому, включая Хельги, — держу пари, он давно уже забыл о том, что только из-за меня не завалил сегодняшний экзамен. Что же… не для того я оказываю услуги, чтобы после их поминать…
Я выскользнула из зала, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ноги сами понесли меня прочь от музыки и света — в темные, пустые коридоры, как можно дальше, до тех пор пока звуки бала не остались далеко позади.
Остановилась я только тогда, когда сообразила, что ни разу не заходила в эту часть школы так далеко. Где-то поблизости находилась лаборатория Эльвиры — в спертом воздухе висел специфический запах настойки тирлич-травы. Впрочем, был вариант, что лаборатория алхимички находилась вообще в другом крыле, а тирлич разлила одна из адепток, торопящихся на бал. Если учесть, что настойка этого корня входит в состав большей части всей декоративной косметики, то последняя версия выглядела более убедительно.
Рядом, буквально в двух шагах от меня, темнел прямоугольник окна. Я села на широкий подоконник, подтянув колени к подбородку и прижавшись спиной к холодной каменной стене. Настроение окончательно рухнуло куда-то под плинтус. Все адептки, кроме меня, пользовались гламурией и косметикой. Все адептки, кроме меня, умели танцевать. У всех адепток, кроме меня, были красивые платья и прически. Одна только я… рыжая, растрепанная девчонка в потертых штанах…
Лучший боевой маг!.. Право слово, лучше бы я купила в тот раз приличные сапоги, а не набор боевых амулетов…
Я не услышала шагов — скорее, просто почувствовала, что за моей спиной кто-то есть. Нелепая мысль, что это Хельги, мелькнула и пропала. Я резко развернулась, больно ударившись плечом о стену.
Это был Эгмонт. Скрестив руки на груди и небрежно привалясь к стене, он спокойно наблюдал за тем, как я, тихо ругаясь, массирую ушибленное плечо.
— Когда я был адептом, студентка Ясица, — задумчиво сказал он, — этот подоконник называли Печальным. Однако же сидели на нем большей частью парами. Но вы здесь одна. Так что же привело вас сюда?
— Какое вам дело? — устало спросила я.
— Я ваш учитель.
— Это ни о чем не говорит.
Маг чуть усмехнулся:
— Я не хотел обидеть вас, студентка.
— Вы и не обидели меня, магистр Рихтер. — Я неожиданно почувствовала именно обиду — такую жгучую, что на глазах едва не выступили слезы. Эгмонт был здесь ни при чем — мне просто было очень плохо, вот и все. Сказка, в которую я одни боги знают почему верила до сих пор, оказалась раскрашенной ложью, то есть тем, чем ей и положено быть по штату. Почему же мне тогда так обидно?
Потому что Новый год — это праздник, значит, радость для всех… ведь попросту нечестно, что кому-то грустно в праздничную ночь!..
— Я не уверен в этом, — мягко сказал Эгмонт.
Я оторвала взгляд от собственных коленок и посмотрела ему в глаза. Совершенно черные радужки, такие, в которых невозможно различить зрачков… они ухитрялись блестеть даже сейчас, когда рядом не имелось ни факелов, ни свечей. Я невольно вспомнила, как кто-то из алхимичек, подружек Полин, на полном серьезе утверждал, будто Рихтер для пущего эффекта закапывает в глаза настойку мандрагоры. Хельги, присутствовавший при этом разговоре, покивал и сладким голоском предположил, что магистр пользуется еще и гламурией — каждый вечер, вот только зелье всякий раз попадается просроченное. Алхимичка, помнится, жутко обиделась, и вампир с готовностью принялся ее утешать…
— Чего вам надо от меня, магистр? — спросила я, поняв, что молчание затягивается.
Эгмонт пожал плечами и сел на подоконник рядом со мной.
— Не так уж много, студентка. Просто объясните, что происходит.
— Зачем вы устроили этот спектакль на экзамене?
Я сама не поняла, как вырвался этот вопрос. Видно, ему, то бишь вопросу, было слишком плохо внутри.
Маг вопросительно изогнул правую бровь:
— О чем вы, студентка?
— Вы заранее знали, что ничего у меня не выйдет! — выпалила я. — Вы заранее это знали — и все равно вызвали меня на поединок!..
Эгмонт изумленно смотрел на меня. Под его взглядом я невольно покраснела.
— Боги мои, студентка… — наконец выговорил он. — Вы что, в самом деле рассчитывали на победу? Положительно, я в вас не ошибся, но такой наглости… Сколько лет вы занимаетесь боевой магией?
— Полгода, — сердито ответила я. Терпеть не могу, когда он говорит таким тоном: сразу понимаешь, какая ты на самом деле дура.
— А я — девятнадцать лет, — пожал плечами Эгмонт. — Согласитесь, было бы немного… хм… нечестно, если бы у нас получалось одинаково хорошо.
— Девятнадцать лет? — переспросила я. — А… а вам сейчас сколько?
Он чуть улыбнулся:
— Тридцать два.
Я отняла в уме девятнадцать от тридцати двух, получила тринадцать и уважительно покосилась на магистра. В тринадцать лет я только-только разобралась в простеньких иллюзиях собственного производства.
— Смею вас заверить, студентка Ясица, — серьезно сказал Эгмонт, — что вы и в самом деле очень талантливая магичка. Я доволен вами и считаю, что, если вы продолжите заниматься с тем же усердием, что и сейчас, из вас получится замечательный специалист. Учтите, что вы единственная из вашего курса, о ком я могу так сказать. Надеюсь, мое слово для вас что-нибудь значит?
— А Ривендейл? — вставила я. — Разве не он у нас лучший?..
