Но есть и плохая новость. О ней-то я и думаю в тот момент, когда слышу за спиной тихие шаги по ковру.
— Эл?
— Да.
— Что ты делаешь в темноте?
— Не спится.
— Что-то случилось?
— Ничего особенного.
— Тогда почему не ложишься?
— Я просто обдумываю кое-что.
Становится тихо. Я уже думаю, что Джулия ушла, но она здесь.
— Это связано с заводом? — спрашивает она. — Да.
— Но я считала, что все наладилось, — говорит она. — Что-то не так?
— С себестоимостью деталей, — отвечаю я.
Она садится возле меня:
— Может, расскажешь?
— Тебе правда интересно?
— Да.
И я ей рассказываю, что себестоимость деталей, похоже, выросла из-за увеличения количества наладок, которое было вызвано уменьшением размеров партий.
— Да? Это, наверное, не очень хорошо, — говорит Джулия.
— С точки зрения «политической» — плохо, а с точки зрения финансовой — никакой разницы нет.
— Как это? — спрашивает она.
— Ну… Знаешь, почему создается впечатление, что себестоимость выросла?
— Понятия не имею.
Я встаю, чтобы включить свет и взять бумагу и карандаш.
— Я тебе приведу пример, — говорю я. — Предположим, у нас есть партия из 100 деталей. Время наладки станка для работы с этими деталями составляет 2 часа, или 120 минут. Время обработки одной детали равняется 5 минутам. Таким образом, наши инвестиции времени в каждую деталь составляют 5 минут плюс 2 часа наладки, поделенные на 100. Получается 6,2 минуты на деталь. Таким образом, по правилам бухгалтерии, себестоимость детали включает в себя, помимо прочего, 6,2 минуты «живого» труда. Если же мы наполовину уменьшим партию деталей, время наладки останется прежним. Но оно делится уже на 50 деталей, а не на 100. Теперь мы имеем 5 минут времени обработки плюс 2,4 минуты наладки в расчете на одну деталь — итого 7,4 минуты «живого» труда.
Затем я объясняю жене, как рассчитывается себестоимость. Прежде всего, есть стоимость заготовки. Затем идет стоимость «живого» труда и, наконец, накладные расходы, которые обычно получают на основе стоимости «живого» труда, умноженной на какой-то коэффициент — в нашем случае на три. Так что на бумаге, если растет количество «живого» труда, растет и себестоимость.
— И значит, чем больше наладок, тем выше себестоимость, — говорит Джулия.
— Это так кажется, — возражаю я. — На самом деле это никак не отражается на наших расходах. Мы не увеличиваем число работников. Мы ничего никому не доплачиваем, выполняя наладки. Более того, себестоимость деталей в результате уменьшения партий даже снижается.
— Снижается? Почему?
— Потому, что мы уменьшили уровень запасов и увеличили доходы от продаж, — поясняю я. — Таким образом, при тех же накладных расходах, той же стоимости живого труда мы выпускаем больше продукции. Если мы изготавливаем и продаем больше продукции при тех же издержках, себестоимость снижается, а не растет.
— Так что, критерии неправильные? — спрашивает Джулия.
— Критерии исходят из предположения, что все работники завода должны быть полностью заняты и, следовательно, для увеличения количества наладок нужно нанимать новых людей. А это не так.
— И что ты собираешься делать?
Я смотрю в окно. Солнце уже над крышей соседнего дома. Я беру Джулию за руку.
— Что я собираюсь делать? Сводить тебя куда-ни- будь позавтракать.
Как только я вхожу в свой кабинет, появляется Лу.
— Еще плохие новости? — шучу я.
— Послушайте, — говорит он. — Кажется, я могу вам помочь выбраться из этой западни с себестоимостью.
— Да? Как?
— Я могу изменить базу, используемую для исчисления себестоимости деталей. Вместо того чтобы опираться в расчетах множителя на последние двенадцать месяцев — как положено, — мы можем ограничиться лишь последними двумя месяцами. Это сработает, потому что последние два месяца был значительный рост выработки.
— Хорошо, — отвечаю я, и во мне просыпается надежда. — Да, это может нам помочь. Тем более что последние два месяца в гораздо большей степени отражают то, что происходит у нас сейчас, нежели то, что творилось год назад.
— Да, все это очень хорошо, — говорит Лу. — Но имейте в виду, что, согласно существующей бухгалтерской отчетности, это липа.
— Пусть. Но у нас есть серьезное обоснование — наш завод теперь совсем другой. Ведь мы же действительно стали намного лучше, чем были.
— Эл, проблема в том, что Этан Фрост с этим не согласится.
— Тогда зачем вы это предложили? — недоумеваю я.
— Фрост не согласится, если узнает, — отвечает Лу.
Я медленно киваю:
— Понимаю.
— Я сделаю так, что при поверхностном прочтении ничего заметно не будет. Но если Фрост и его помощники копнут, то разоблачат нас как нечего делать.
— Думаете, баня может быть очень горячая?
— Да. Но если вы готовы рискнуть, то…
— …это даст нам пару месяцев, чтобы мы могли показать, на что реально способны, — заканчиваю я его мысль.
Я встаю и с минуту прохаживаюсь по кабинету, обдумывая все как следует.
Наконец я говорю Лу:
— Нет никакой возможности убедить Пича в том, что ситуация на заводе улучшилась, одновременно демонстрируя ему рост себестоимости. Если он увидит эти цифры и укрепится в мысли, что себестоимость растет, нам в любом случае не миновать головомойки.
— Так вы хотите попробовать? — спрашивает Лу.
— Конечно.
— Хорошо, но помните, если нас поймают…
— Не волнуйтесь. Я буду упражняться в чечетке.
Не успевает Лу выйти, как Фрэн сообщает по селектору, что звонит Джонни Джонс. Я снимаю трубку.
— Привет, — говорю я ему. Мы теперь почти что приятели — последние недели я общаюсь с ним по телефону чуть ли не каждый день, а иногда и по три-четыре раза на день. — Чем могу быть вам полезен?
— Помните нашего дорогого друга Баки Бернсайда? — спрашивает Джонс.
— Как можно забыть доброго старину Баки? Он что, продолжает жаловаться на нас?
— Нет, он больше не жалуется, — говорит Джонс. — Вообще мы давно ни с ним, ни с его людьми не общались. Собственно, поэтому я и звоню. Впервые за несколько месяцев они выразили желание снова купить у нас кое-что.
— И что их интересует?
— Модель 12. Тысяча штук.
