Следуя инструкциям продавца, я взвел курок: так было нужно для первого выстрела. После него давление пороховых газов перевзводило курок автоматически.
Я направил оружие на ствол ближайшей ели. Мне нужно было нажать на курок, но я все не мог решиться на это: хотелось понять, насколько громким получится звук выстрела, прежде чем я его сделаю. На ум приходили самые разные аналогии — хлопок, щелчок, взрыв, треск.
День был солнечный, но слишком ветреный, так что я не чувствовал себя в безопасности. Звук мог распространиться на неожиданные расстояния в неожиданных направлениях. Поблизости находились фермы, и я не мог быть уверен, что никто не услышит выстрелов. Но возможно, здесь они никого не удивят. Может, местные жители просто подумают, что кто-то истребляет кроликов или бродяг. Да и выбора у меня, по сути, не было. Мне было необходимо испытать пистолет, и более надежного места я бы не нашел.
В этот момент мой мозг словно отключился, и я перестал осознавать действительность, а когда я очнулся, то обнаружил, что стою, приставив пистолет к виску.
Никогда прежде я не был столь близок к самоубийству. Конечно, мне бывало худо, например пока я валялся в больнице. Но когда у меня возникала потребность, не было средства для ее удовлетворения, и наоборот.
Секунду-другую я размышлял о возможности раскаяния: может быть, для всех было бы лучше, если бы я убил себя прямо там.
Но затем я представил себе Дороти на сцене, в роли леди Макбет, смывающей со своих рук кровь, и я понял, что эта женщина не способна в полной мере оценить всю глубину своей вины.
Может быть, за то неуловимое мгновение, что пройдет между моим нажатием на курок и разбрызгиванием мозгов Дороти, она осознает свою вину — медленно, как в киношном рапиде.
Внезапно я почувствовал, что во мне что-то разрывается, — как будто я был газетой и кто-то отрывал от меня полоску. Я ощутил гнев, возмущение, ненависть.
Если можно назвать конкретный момент, когда я окончательно решился на осуществление своего плана, то это было там, среди елок.
К черту Алана. К черту Дороти.
Я нажал на курок.
Звук был гораздо тише, чем я ожидал, и отдача гораздо слабее.
Да, — подумал я. — Умеют же немцы делать оружие.
Больше не опасаясь, что меня кто-то заметит, я пошел к стволу, чтобы изучить дыру в том месте, где я представлял себе голову Дороти.
В точке проникновения пуля должна была отщепить кусок дерева размером с мой кулак.
Подойдя еще немного ближе, я увидел сплющенную пулю, застрявшую во внешнем слое коры. Я лишь слегка тронул ее пальцем, и она упала.
Больше можно было не проверять, но я все же отошел на шаг-другой и еще трижды выстрелил в дерево, прямой наводкой, в упор.
Ничего. Ни разрушения, ни проникновения.
Мне подсунули холостую обойму.
Я вытащил ее из рукоятки и осмотрел патроны, которые внезапно перестали казаться такими уж красивыми. Но мой неопытный глаз ни за что не определил бы, что это не настоящие пули.
В сильнейшем расстройстве я доехал на одном автобусе до деревни, а на другом — до Лондона.
Нельзя было допустить, чтобы все мои планы, вся моя ложь и игра оказались напрасны. Такая малость не должна была мне помешать. Все нужно было проделать в определенном порядке. Неприятность с патронами надо было исправить. Иначе порядок был бы нарушен. И я исполнился решимости все исправить.
75
С автовокзала Виктория я позвонил на мобильник продавца, подведшего меня с пистолетом. Изо всех сил стараясь подавить злость, я договорился с ним о встрече в том же пабе. Человек сказал, что будет там через полчаса. В тот район юго-восточного Лондона я доехал на такси. Когда я вошел в грязный паб, он был уже на месте — болтал с хозяином, готовый заняться бизнесом.
— Пошли в туалет, — сказал я.
Он пошел за мной и запер за нами дверь.
— Ты, мать твою, продал мне холостые патроны, — сказал я и показал ему несколько патронов, которые держал в руке.
— В первый раз вижу их, — объявил он. — Честно.
— Они не настоящие.
— Ты забыл, что патроны, которые я тебе продал, были с золотистыми головками, а эти — с серебристыми. Посмотри.
— Да, вроде бы так, — припомнил я.
— Наверное, их кто-то подменил, — предположил он. — Спер. У кого был пистолет с тех пор, как ты его получил? Он же не всегда был при тебе, верно?
Еще бы.
Я вспомнил любопытство Энн-Мари по поводу содержимого моей сумки. Но неужели единственный человек, которому, как я думал, я мог доверять, начал меня обманывать? Пришла безумная мысль: где бы она смогла раздобыть холостые патроны к этому пистолету? Ответ один: она позвонила Психее и рассказала все полиции. Это означало не только то, что Энн-Мари подозревала о моей затее, но и что полиция знала о ней. Но тогда почему они меня не арестовали? Однако в тот момент у меня не было времени хорошенько поразмыслить обо всем этом.
— Мне нужны настоящие, боевые патроны, которые все к черту разнесут, если понадобится.
— Дай мне десять минут, — попросил он.
— А вдруг я тебя больше не увижу?
— Ты что думаешь, я из-за такой ерунды стану убегать из страны?
— Нет, — сказал я. — Но они нужны мне сегодня.
— Все будет нормально.
— И на этот раз я хочу их проверить.
Он помолчал.
— Это трудно, — наконец проговорил он.
— Но возможно.
Он посмотрел на зассанный пол, на свои ботинки.
— Да.
Продавец куда-то зашагал по улице, а я ждал его в баре. В эти кошмарные мгновения мне казалось, что я действительно больше не увижу его. Но через полчаса он вернулся и, обменявшись словом-другим с хозяином, поманил меня.
За стойкой был открыт люк в полу, и по крутой лестнице мы спустились в большой темный подвал.
Алюминиевые бочки вдоль стен; пластиковые бутылки лимонада в полиэтиленовой упаковке; чуть влажный цементный пол; кислый запах — то ли пива, то ли крысиного помета.
— Проходи сюда, — сказал продавец.
Я прошел.
Кто-то спустился по лестнице вслед за нами. Я узнал его — это был дородный бармен.
Они обменялись кивками.
— Наверху будет чуть громче играть музыкальный автомат, — сказал продавец. — А Пол немного подвигает бочки. Больше мы ничего сделать не сможем. У тебя будет время только на один выстрел.
Он достал новую обойму и предъявил ее мне для осмотра.
— Золотистые головки, боевые.
