Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
— Расскажешь это судье, роднуля.
Но, как ни тяжко было отвыкать от анархии, ничто так меня не убивало, как saudade[82] — щемящее чувство, хорошо знакомое мореходам-португальцам. Это слово, перевести которое дословно невоможно, означает, как я теперь поняла, что воспоминания разбивают сердце на мелкие кусочки. Я снова и снова слушала Картолу в надежде хоть как-то убить ностальгию, но от этого становилось только хуже. От каждой ноты перед глазами всплывала масляная желтая луна, а в ушах звучал мучительный звон кавакинью под моим окном. Не загнуться совсем мне помогла капоэйра на пляже Бонди с могучей бразильянкой по имени Мейре Лу; еще мы с братом и сестрой выпивали по четвергам в бразильском баре Бонди.
Я три месяца ела только макароны, продала все свое имущество и в конце концов ухитрилась положить на банковский счет шесть тысяч долларов.
Ипотечные бездельники просто остервенели.
— Как же ты сможешь вернуться в Бразилию? У тебя ведь нет денег, — спросила меня одна супружеская пара.
— Я все распродала, — лаконично ответила я.
У них отвисли челюсти, и они смогли выдавить только:
— Ну, это уж как-то… просто жуткая безответственность.
Родители в этот раз поехали провожать меня в аэропорт и выглядели немного печальнее, чем обычно. Чтобы поднять им настроение, я рассказала, что собираюсь начать собственный бизнес. Какое-то время я даже сама в это верила, пока моя бывшая начальница, с которой мы решили выпить на прощание, не сказала мечтательно:
— Я бы, наверное, на твоем месте продолжила с кабаре…
В этот раз я приехала в Бразилию в декабре. Фабио привел к воротам аэропорта пятерых музыкантов, которые играли самбу и пели мне серенаду. Я ждала, что малоутешительная новость о моем финансовом положении раздосадует Фабио, но он воспринял известие спокойно.
— Добро пожаловать в клуб, — беззаботно сказал он.
Поначалу, поскольку я прибыла в Рио-де-Жанейро в выходные, мне показалось, что здесь вообще ничего не изменилось. Было дико жарко, в воздухе висел запах гниющих манго, а из радио Густаво доносились звуки «Воспоминаний». Самба по-прежнему гремела до полудня, Густаво по-прежнему ябедничал на Фабио, Кьяра по-прежнему ненавидела всех и вся, кроме Катры и фанка, а у Фабио по-прежнему был вид человека, которому нечего терять.
Так все и было до утра понедельника, когда я сообразила: что-то изменилось. Накануне мы загулялись допоздна, и теперь я крепко спала и видела сон. Мы с Густаво и Фабио вместе с группой туристов-пенсионеров танцевали самбу вокруг нашего туристического автобуса в Риме, когда вдруг раздался тягучий пронзительный вопль. Звук безжалостно вырвал меня из паутины сновидения и катапультировал прямо в отвратительный, мучительно-яркий свет дня.
— Что, где, как? — промямлила я, все еще танцуя.
Я поднялась, распахнула балконные двери, не вполне понимая, где нахожусь — в Кэптенс Флэте, Риме или Рио. Звук не затихал. Я ничего не могла понять. Я в Рио. Кажется. Но что это за звук? Сфокусировав взгляд, я увидела, что люди в доме священника на противоположной стороне улицы смотрят на меня, раскрыв ставни.
Наконец сон рассеялся, и я рассмотрела мерзкий будильничек, который и наделал столько шума. Фабио спал рядом с ним, уткнув лицо в подушку, и не думал просыпаться. Стукнув будильник кулаком, я тяжело опустилась на колени. Я не могла понять, чей это будильник и какого дьявола он делает в нашем доме.
Загадка казалась неразрешимой, пока Фабио вдруг не подскочил, как солдат, уснувший на посту.
Дико бормоча:
— Что, что, да, пора, пожалуйста, опаздываю, вдруг опоздаю, пока еще ни разу… — он бросился к шкафу, вскочил в него, выскочил, сделал два круга по комнате, кинулся к входной двери, приложился лбом о дверной косяк и, отскочив, упал на спину.
За это время я проснулась окончательно.
— Что происходит, Фабио, можешь ты мне наконец объяснить? — прошептала я.
Фабио, ничуть не обескураженный, поднялся на ноги, натянул шорты и сбежал вниз по лестнице, крикнув:
— Приготовь обед к двенадцати часам!
Я наблюдала, как он несется по улице на первую свою постоянную работу.
Да, Фабио устроился на работу. Это казалось невероятным, и вправду было невероятно, но после пятнадцати лет богемной свободы он отказался от нее и, отложив в сторонку добрую сотню посвященных теме маландру композиций, влился в армию рабочих пчел. Безостановочный праздник вдруг резко затормозил и остановился.
Утром я позвонила итальянской революционерке, чтобы рассказать новости и узнать, не составит ли она мне компанию на пляж.
— Не могу. Работаю, — жалобно ответила Кьяра.
— С каких это пор революционеры начали работать? — вскричала я.
— С тех пор как мне пришлось самой платить за квартиру, корпоративная ты дешевка. Родители пригрозили, что совсем прикроют мне финансирование. А сейчас отвянь! — И она бросила трубку.
Мои праздные понедельничные планы — поехать на пляж, а потом сделать маникюр и пообедать в Баре до Минейру — рассыпались на глазах. Я спустилась вниз выпить кофе с Густаво. Он занимался дыхательной гимнастикой и жаловался на сыпь, которая появилась у него, как только я приехала. Несчастный всерьез обвинял Фабио, что тот занес в его дом клопов из Лапы.
— Может, сходим сегодня в музей в Нитерое? — радостно предложила я.
Он тяжко вздохнул и пробормотал:
— К сожалению, minha filha, мне предстоит уборка в доме.
— А где же Дениза? — недоверчиво поинтересовалась я.
— Она теперь учится на врача. Больше не может приходить по выходным, — ответил Густаво, натягивая желтые резиновые перчатки. — А что Фабио? — в свою очередь задал он вопрос, хватая метлу. — Как у вас с ним дела?
— Устроился на работу… — Я и сама с трудом верила в то, что говорю.
— О Господи, спаси нас и помилуй… — Густаво осенил себя крестным знамением, ибо между артистической богемой и элитой Бразилии есть одна роднящая их черта, а именно сильнейшее отвращение к работе. — Бедняга. Вынужден работать — как это отвратительно…
Работа Фабио, его добровольное рабство (платили за которое просто роскошно, 320 реалов — в 2,5 раза больше минимальной заработной платы) заключалось в том, что он ухаживал за садом и раз в неделю играл вечером у Жулии в «Пуссада Мангу Мангу». К тому времени как я приехала, он трудился уже неделю. Сначала было трудно видеть, как мой вольный неформал поднимается каждое утро с мешками под глазами, чтобы бежать на работу. Остался в прошлом ночной образ жизни, которым Фабио так дорожил, пил он теперь только по субботам. Мы перестали ходить на самбу по понедельникам, начали смотреть телевизор по средам, более или менее устроились с питанием, и он перестал видеть образы в облаках.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
