— Что-то с его светлостью? Неужели его состояние ухудшилось?!
— Курфюрст Фридрих чувствует себя соответственно обстоятельствам, — сказал Спалатин, — но речь не об этом. Совсем рядом с городом произошло чудовищное сражение. Сотни, нет, тысячи крестьян собрались в одной деревне за лесом и построили там себе временное жилье…
Сердце у Мартина бешено заколотилось.
— Что вы сказали?!
— Многие из ваших виттенбергских прихожан примкнули к восставшим, хотя и вы, и курфюрст отговаривали их от этого. Пойдемте, вы сами всё увидите. Лошади уже у ворот!
Вместе со Спалатином Мартин отправился на юго-восток от города. Вскоре он заметил струйку дыма, которая поднималась над верхушками деревьев. Несмотря на моросящий дождь, который шел с раннего утра, в воздухе стоял тяжелый запах гари.
Мартин направил лошадь по узкой перемычке между двумя огромными лужами. Река, как часто бывало в это время года, вышла из берегов, затопив луга. В ужасе Мартин начал замечать, что вода в ямках от копыт все сильнее окрашивается кровью. И тут он увидел мертвые тела — бесчисленное множество мертвых тел, всюду, куда ни глянь. Распухшие тела плавали в воде. Ветви деревьев превратились в виселицы.
— Мы приехали слишком поздно, — глухим голосом проговорил Спалатин.
Внезапно они оказались на опушке леса. Перед ними были заросшие сорняками и заболоченные поля, которые никто уже не обрабатывал, а за ними виднелись какие-то хижины. Запах гари ослабел, здесь царил запах тлена. Из-под их ног из кустов с тревожными криками выскочили две куропатки.
На гумне все тоже было завалено трупами. Они увидели двух монахинь во вспоротых одеждах, монахов и даже нескольких дворян с зияющими ранами на голове. Мартин и Спалатин спешились и осторожно стали пробираться к маленькой деревенской церкви. Мартину эта церковь была знакома, всего несколько месяцев назад по приглашению местного священника он читал тут проповедь. Но о чем он говорил, теперь уже было не вспомнить. Створки церковных ворот криво висели на петлях. Ветер то открывал, то закрывал их.
Восстание — это не только убийство, это всепожирающий огонь, который охватывает всю страну и обращает все в пепел и тлен, печально думал Мартин. Он вздрогнул, увидев маленького мальчика, который сидел возле лестницы на куче пепла и смотрел на него огромными испуганными глазами.
— Лучше не ходите туда, господин! — вскричал он в страхе.
Мартин погладил его по голове.
— Почему же не ходить? Ведь это же храм Господень.
— Теперь уже нет!
Мальчик вскочил на ноги и что есть мочи помчался прочь. Мартин постоял в нерешительности, потом взбежал по лестнице, отворил створку дверей — и понял, что имел в виду ребенок.
Храм Господень был осквернен. На балках перекрытий, перед деревянной кафедрой и даже в разграбленном алтаре — всюду лежали убитые. Всё плавало в крови, даже стены были красны от крови.
Мартин застыл у входа. Все тело его сжалось в безмолвном ужасе, только глаза скользили по залу, словно ища все новых подтверждений чудовищной жестокости людей. Ему стало дурно. Он даже не заметил, как дверь отворилась и рядом с ним оказался Спалатин.
Прошло некоторое время, наконец Мартин отважился поднять глаза на секретаря.
— Все уже… закончилось?
— Да, закончилось.
— И сколько убитых?
Спалатин устало пожал плечами.
— Этого пока никто не знает. Одни называют цифру в пятьдесят тысяч, другие говорят, что жертв много больше. Что-то около… ста тысяч человек.
— Сто тысяч убитых крестьян?! — Мартин решил, что он ослышался.
— Среди них есть и дворяне. Зверству не было предела, они…
Секретарь не закончил фразу. Он с удивлением смотрел, как Мартин шел от одной скамьи к другой и бережно закрывал мертвым лица. Одеждой, накидками, какими-то тряпицами — что под руку подвернется.
— Это чума, Спалатин, — бормотал он. — Это бойня. А ведь весь смысл того, что я писал, заключался в преодолении насилия.
— Вы советовали князьям душить крестьянские восстания в зародыше. Вы уже забыли об этом?
Мартин не отвечал. Да, на нем лежала вина, большая вина. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы власть предержащая так расправилась с крестьянами. Вместо того чтобы придумывать новый порядок богослужения да писать церковные гимны, он мог бы выступить посредником между ними. Но теперь было поздно.
Вдруг он остановился, острая боль пронзила его сердце. Среди груды мертвых тел он увидел одно лицо, и лицо это было ему знакомо. «Этого не может быть, — в отчаянии подумал он. — Нет, только не это!»
Захлебываясь от рыданий, он упал на колени и так пополз, словно обезумев, к маленькому безжизненному тельцу, приваленному двумя обрушившимися бачками. То была молодая девушка, почти ребенок Ее длинные светлые волосы обрамляли лицо, словно венок из золотых колосьев. Рука и нога девушки были как-то неестественно изогнуты. Но лицо ее было прекрасно, оно было исполнено умиротворения, словно девушка спала.
— Вы знаете ее? — раздался слабый голос Спалатина.
Он положил руку Мартину на плечо. Это был беспомощный жест сострадания, но на большее Спалатин сейчас не был способен.
— Ее зовут Грета, — отозвался Мартин. Он сбросил руку Спалатина со своего плеча; кровь зашумела у него в ушах так сильно, что закружилась голова. — Дочь торговки хворостом, которая живет в лесу, здесь, неподалеку.
— Но… но она же калека. Что связывало ее с восставшими крестьянами?
Мартин выпрямился. Дрожащими, испачканными в крови пальцами он пытался вытереть слезы.
— Она больше не калека, Спалатин, — тихо сказал он. Потом наклонился и поднял на руки легкое тело. — С сегодняшнего дня она уже не калека.
Было еще совсем рано. Туманная дымка занимающегося утра, пронизанная неярким светом, висела над крышами и башнями города, когда повозка из Торгау протарахтела по булыжной мостовой.
Внутри царило сонное молчание. Женщины сидели, закрыв глаза, и лишь двое или трое осторожно поглядывали на восходящее солнце или жевали сморщенное яблоко. Катарина сидела на козлах. В отличие от своих усталых подруг она с великим нетерпением ждала знакомства с новой родиной. Стаза ее, казалось, запоминали всё: роскошные, украшенные гербами арки из песчаника, ведущие во двор резиденции курфюрста, церковь, портал которой был закрыт досками, величественные фасады домов знати по обеим сторонам улицы.
Перед красивым зданием из красного кирпича, над входом в которое красовался искусно украшенный медный щит, Катарина остановилась. Она внимательно рассматривала дом, за фасадом которого был скрыт настоящий лабиринт из маленьких двориков. Судя по всему, это был дом придворного художника Лукаса Кранаха, которому Катарина написала из Торгау и от которого получила ответ. Художник вызвался на первое время приютить Катарину и ее спутниц у себя. Катарина решительно слезла с козел и сообщила, что они наконец-то достигли цели своего непростого путешествия.
