— Наверное, ты решила подшутить надо мной…
Она вновь принялась за поиски, но я остановил ее.
— Мы искали везде, где только можно. Так что фрагмент или безнадежно потерялся, или же его не существовало изначально. — Признаюсь, такой досады я не испытывал давненько.
Боль в ту ночь была такой сильной, что я не выдержал и тихонько заплакал. Не сказав ни слова и не испытывая ни малейшего стыда, Белла раздела меня до нижнего белья и стала делать мне массаж — нежно и ласково. Одним ухом прислушиваясь к негромким и медленным балладам, я старался продышаться сквозь волны боли, которые накатывали на берег. Раз, одна тысяча… два, одна тысяча… три, одна тысяча… С любовью, о которой я даже не подозревал, моя красавица жена массировала мое бедное тело до тех пор, пока морфий не погрузил меня в сон.
* * *
Вставать с кровати становилось все труднее, но, когда это удавалось, я проводил все больше времени на веранде, сидя в шезлонге и рассматривая памятные альбомы с вклеенными в них вырезками и фотоальбомы, которые мы с Беллой составили вместе. На уик-энд к нам заглянули внуки, но боль усилилась настолько, что мне пришлось отправиться в постель. Мэдисон и Пончик сидели рядом с моей кроватью, а я старался поделиться с ними последними знаниями.
— Нам осталось быть вместе совсем немного, — сказал я. — Поэтому будьте счастливы, следуйте за своими мечтами и смейтесь вместо того, чтобы тревожиться.
— Мы так и сделаем, — заверила меня Мэдисон.
— Просто помните, что если вы умеете мечтать, то и осуществить мечту тоже будет нетрудно.
Мэдисон поцеловала меня в щеку.
— Я ничего не забуду, деда, — пообещала она. — Мы оба всегда будем помнить.
Вдруг я понял, что больше всего боюсь того, что меня забудут, и посмотрел на Пончика.
Тот кивнул мне.
— Отдавай больше, чем берешь, правильно, деда?
— Правильно, — подтвердил я.
Глаза мои наполнились слезами, и я потянулся к своим дорогим и любимым внукам, чтобы обнять их. Они стали для меня самым большим подарком в жизни.
* * *
Я окружил себя светлыми и позитивными людьми, что вкупе с моим собственным настроем дало еще семь недель жизни. Но силы мои быстро таяли.
Теперь, когда смерть стояла у моего изголовья, только Белла с ее искренней и верной душой могла приглушить страх. В конце концов я завел разговор, которого она так страшилась.
— Учитывая наши сбережения и страховку, ты сможешь выкупить закладную на дом и помочь детям закончить колледж, верно?
Она молча кивнула, не проронив ни слова.
— Мы ведь хотим, чтобы они добились большего успеха, чем Райли и Майкл, правильно?
— Они добьются, — прошептала она.
— С «Миром Диснея» все в порядке?
— Дети об этом еще не знают, но они поедут туда в феврале, во время школьных каникул.
Я улыбнулся.
— Для фонда «Завтрашний день» что-нибудь осталось?
Этот фонд оказывал финансовую поддержку детям, больным раком, и их семьям. Заболеть раком в зрелом возрасте было ужасно, но я даже представить не мог страдания родителей, ребенка которых постигла столь жестокая участь. Я встречал много молодых пар, которые бросили работу и проводили дни в молитве у кроватки своего малыша. Так что помочь им надо было обязательно.
— Они будут получать чек каждый год в твой день рождения.
Я потянулся к руке жены и поцеловал ее. Она стала благословением, которого я не заслуживал, за что я буду вечно благодарить Господа.
— Я всегда буду любить тебя, — сказал я.
— Да куда же ты денешься… — ответила она и спрятала лицо на моей впалой груди.
* * *
«А ведь я мог прожить много жизней, но не успел», — подумал я и возблагодарил за это небо.
Майкла я попросил забрать мой костюм из химчистки. Он у меня всего один — темно-синий, двубортный. В молодости я называл его своим свадебным костюмом, а в последнее время именовал не иначе как похоронным. Пожалуй, будет вполне уместно, если в последний путь меня проводят именно в нем.
Я заставил Майкла пообещать, что во внутренний карман пиджака он обязательно положит четыре предмета: жемчужную сережку, сережку с морской ракушкой, лапку белого кролика и картину, которую нарисовала его дочь мелками «Крайола».
— Обещаю, — сказал он, изо всех сил стараясь быть сильным.
— Я хочу, чтобы ты отдал шкатулку детям, а что до всего остального, то я оставлю тебе инструкции.
Он кивнул.
* * *
Три или четыре дня спустя — не помню в точности, поскольку я то и дело впадал в беспамятство, — я дремал в спальне. Из кухни дальше по коридору доносились голоса взрослых. В них звучали печаль и тоска. Я пытался разобрать слова, но усталость оказалась сильнее, и я пребывал в каком-то полузабытьи.
Подняв голову, я увидел, что у кровати стоят Белла, Райли и Майкл. Они плакали, не скрывая слез. Внуков не было видно, чему я обрадовался: не хотелось, чтобы они запомнили меня таким.
Белла вложила две пилюли мне в рот и поднесла к губам стакан с водой, чтобы я запил лекарство. Физическая боль была невыносимой, но за исключением нескольких мгновений, когда она буквально слепила, так что я ничего не видел, все остальное ничуть не изменилось. Я оставался тем же человеком — вроде того, как в сорок лет вы по-прежнему ощущаете себя в душе восемнадцатилетним. И любил я так же сильно, как и тогда. Только теперь я был заперт в разрушающейся бренной оболочке, из которой не мог вырваться.
Майкл накрыл мою руку своей и попытался улыбнуться.
Я решил помочь ему.
— Не знаю, почему люди боятся смерти. На самом деле это жизнь должна пугать нас до чертиков.
Он всхлипнул, рассмеялся и заплакал уже навзрыд.
— Постарайся пробежать этот марафон, сынок, — сказал я ему. — Это было лучшее приключение, которое мне довелось пережить.
Он кивнул и вытер глаза.
— Обязательно, папа.
Райли присела на постель и погладила меня по голове.
— Ох, папочка… — прошептала она и заплакала.
— Не плачь, ангел мой, — сказал я. — Сильная любовь не может умереть. Это просто невозможно.
Она прижалась ко мне щекой и всхлипнула.
— Вот и надейся после этого на чудо… — прошептала она.
Я повернул голову так, чтобы она видела мое лицо.
— Родная, разве ты ничего не заметила? — спросил я.
Она взглянула мне в глаза, но промолчала.
— Весь прошлый год был одним сплошным чудом!
Райли кивнула.
