– Да, – вступает в разговор мама. – С твоим ребенком все в порядке, будет в порядке.
К горлу подкатывает тошнота, я зажимаю рот рукой.
– Боже мой, Зои! Что случилось? – Мама вскакивает с места, хватает картонный тазик и, убрав волосы с моего лба, подставляет тазик мне под подбородок. Я тужусь, но мне нечем рвать, и после нескольких минут напрасных усилий я откидываюсь на подушки, выжатая точно лимон.
– Я не знала, что беременна, – шепчу я.
Мама ахает, схватившись за сердце.
– Но… – Она останавливается. – Господи, Зои! Мы думали, ты знаешь и беспокоишься за ребенка. – Теперь слова бурным потоком льются из нее. – Я просто хочу сказать, после всего, что вам обоим пришлось пройти, чтобы зачать ребенка, ты должна была знать и…
Мамино молчание настолько выразительно, словно это неожиданное известие сразило и ее тоже.
Я беременна.
– И… сколько недель? – спрашиваю я.
– По мнению докторов, около двенадцати…
Боже мой! Двенадцать недель. Я пытаюсь прокрутить в голове события прошлого. Мне необходимо понять, что к чему. К тому моменту, как я упала в саду, Эда не было в живых уже два месяца. Плюс еще четыре-пять недель, прошедших с тех пор, следовательно, я забеременела в последний день, что мы провели вместе, а именно в тот самый день, которого у нас не должно было быть…
– Господи Иисусе! Мне удалось все изменить! – Мои слова звучат как тихий шелест, но мама тем не менее слышит.
– Милая, что ты этим хочешь сказать?
– Ничего, мам. Прости. Я немного не в себе, – выдавливаю я слабую улыбку, она улыбается в ответ, не слишком уверенно.
Мама явно собирается что-то сказать, но передумывает.
Мне хочется побыть одной, осознать грандиозность события.
Поэтому я закрываю глаза и пару минут лежу не двигаясь, пока родители осторожно идут к двери. Они выходят в коридор, наступает тишина и покой, у меня есть время подумать…
И я мысленно возвращаюсь в тот последний день. Я была абсолютно уверена, что Эд останется жить: ведь, в моем понимании, я получила шанс заново прожить несколько дней своей жизни именно для того, чтобы его спасти. Но когда он все-таки умер, я почувствовала себя совершенно раздавленной, мне показалось, будто я его подвела. У меня не было времени подумать о том, что, возможно, – всего лишь возможно – последний день, проведенный вместе, и стал именно тем переломным моментом, когда мне удалось изменить ход событий, поскольку я сделала этот день совершенно другим, отличным от того, как он прошел в первый раз. В тот день мы любили друг друга, мы были близки так, как никогда прежде.
Но даже если бы я и подумала об этом раньше, мне и в голову не пришло бы, что я могу забеременеть. Ведь у меня не получалось зачать ребенка даже с помощью современной медицины. Для этого нам пришлось пройти все круги ада, но мы потерпели фиаско.
И теперь, после всех испытаний, вот он.
Ребенок.
Эд покинул меня, но он преподнес мне бесценный дар. Оставил частицу себя.
Я открываю глаза, откидываю одеяло, осторожно кладу руки на живот. Если бы я ничего не знала, то в жизни не догадалась бы о своей беременности, но сейчас я чувствую едва заметную припухлость под больничной рубашкой и нежно потираю живот круговыми движениями. И он словно становится чуть теплее под моими ладонями.
– Спасибо тебе, – шепчу я, и на секунду мне кажется, что Эд рядом, что он смотрит на меня.
А затем я засыпаю в этой самой позе, с прижатыми к животу руками. И на сей раз, впервые за много месяцев, это нормальный глубокий сон без сновидений.
Внезапно я просыпаюсь, сердце бешено колотится. В отчаянии я обвожу глазами комнату, пытаюсь поднять голову, но не могу оторвать ее от подушки. Тогда я делаю глубокий вдох и стараюсь успокоиться. Я в больнице, все в порядке, все закончилось. И больше не повторится.
Наконец промежутки между ударами сердца становятся длиннее, звон в ушах стихает.
А потом я вспоминаю.
Я отрываю руки от одеяла, кладу их на живот. Припухлость, которую я заметила вчера, практически не ощущается, и я начинаю волноваться, что все это мне приснилось. Уж если на то пошло, нельзя сказать, будто последние несколько недель были совсем нормальными. Но я знаю, это правда. Я чувствую себя по-другому. Я чувствую, у меня там действительно то, что и должно быть.
Несколько секунд я лежу так, и мне кажется, будто таким образом становлюсь ближе к ребенку, о котором еще несколько часов назад даже и не подозревала. Он целых двенадцать недель рос без моей помощи, и я пытаюсь представить, как он выглядит. Есть ли у него оформившиеся черты, или это просто комок вещества? И напомнит ли мне ребенок моего Эда, когда я впервые увижу его? Будут ли у ребенка его глаза, нос, рот?
Подушка становится мокрой от слез, но я не вытираю их. Ужасно не хочется отрывать руки от живота.
Минута идет за минутой, комната дышит спокойствием. Ни воя машин, ни гудков, и никого рядом. Только я и мой ребенок, и немолчный больничный гул за дверью. Затем я слышу какое-то тихое поскрипывание и перевожу взгляд в сторону двери, она медленно-медленно открывается.
– Привет!
Я вижу знакомое лицо и улыбаюсь:
– Привет, мам. Почему ты так странно крадешься?
– Прости, милая. Я не знала, спишь ты или нет. Не хотелось тебя будить. – Мама входит в палату и присаживается на край постели. Матрас слегка прогибается под тяжестью маминого тела, я скатываюсь ближе к ней. – Как ты себя чувствуешь?
Минуту-другую я обдумываю ответ. Как я себя чувствую? Счастливой, печальной, испуганной, взволнованной, озадаченной… и даже больше того.
– Мам, мне страшно.
Она сжимает мою руку:
– Ох, милая моя девочка.
– Мне бесконечно жаль, что Эду не суждено увидеть это. Увидеть наше дитя. – (Мама молча кивает.) – А что, если я не справлюсь одна?
– Ты о чем?
– Ну я ведь еще никогда не была мамой, но всегда думала, что если у меня будет ребенок, то мы с Эдом будем нянчить его вместе – кормить, баюкать, менять подгузники. Мне даже в голову не могло прийти, что я буду делать это одна, я… – Мой голос прерывается.
– Да, я тебя понимаю. Понимаю. Но мы с твоим папой сделаем все возможное, чтобы помочь тебе. И Беки тоже.
– Спасибо, – шепчу я.
Однако я не сказала ей и половины того, что чувствую на самом деле. Я чувствую себя опустошенной, словно пустая раковина; я боюсь, что во мне не осталось достаточно любви, чтобы подарить своему ребенку; боюсь, что боль утраты будет постоянно напоминать о себе и в результате я не смогу стать хорошей матерью. Подведу свое дитя. Так же, как подвела Эда. Ведь я была обязана его спасти, чтобы прямо сейчас он мог быть рядом с нами.
