Анна взяла Фэнни за локоть, и они обе пошли под навес таверны, чтобы не стоять на пути у бегающих мужчин и мальчиков. Какое-то время Фэнни переминалась с ноги на ногу, потом наконец выпалила:
– Извините меня, мэм. Мне нужно отлучиться по необходимости.
Анна кивнула, и маленькая горничная убежала. Она лениво наблюдала за мужчинами, занимающимися хромой лошадью.
– Когда точно карета будет готова? – воскликнул резкий голос. – Я жду уже целый час на этом грязном постоялом дворе.
Анна напряглась, услышав знакомые интонации. О, господи, только не Фелисити Клиавотер. Не сейчас. Она отступила назад к стене таверны, но судьба сегодня не была к ней благосклонна. Фелисити вышла из кареты и сразу же увидела ее.
– Анна Рен. – Женщина поджала губы, и не красящие лицо линии разошлись от ее рта. – Наконец-то.
Фелисити подошла к ней и схватила ее руку командной хваткой.
– Не могу поверить, что я проделала почти весь путь до Лондона, только чтобы поговорить с тобой. И мне пришлось остудить копыта лошадей на этом обшарпанном постоялом дворе. А теперь слушай внимательно, – Фелисити дернула ее руку для выразительности, – потому что я не собираюсь повторять дважды. Я знаю все о маленьком свидании в «Гроте Афродиты».
Анна почувствовала, как ее глаза расширяются.
– Я…
– Нет. – Фелисити перебила ее. – Не пытайся отрицать этого. У меня есть свидетель. И я знаю, что ты встречалась там с графом Свартингэмом. Не высокова-то ли замахнулась? Не ожидала подобного от такой скромной маленькой мышки, как ты.
На мгновение в глазах Фелисити мелькнуло любопытство, но она быстро оправилась и продолжала, прежде чем Анна смогла вымолвить хоть слово:
– Но теперь это не имеет значения. Перейду к делу. – Она опять тряхнула руку Анны, на этот раз более грубо. – Я хочу, чтобы ты вернула мне медальон и письмо, и если ты хотя бы заикнешься обо мне и Питере, я позабочусь о том, чтобы каждая божья душа в Литтл-Бэттлфорде узнала о твоем неблагоразумном поступке. Тебя и твою свекровь выселят из города. Я лично об этом позабочусь.
Глаза Анны расширились. Как она смеет?…
– Надеюсь, – Фелисити еще раз резко тряхнула ее под конец, – я ясно выразилась. – Она кивнула, словно закончив какое-то мелкое домашнее дело вроде увольнения дерзкого слуги – неприятное, но необходимое. Теперь она собиралась перейти к более важным делам. Она повернулась, чтобы уйти.
Анна на мгновение закрыла глаза.
Фелисити действительно считает ее скромной маленькой мышью, которая будет дрожать от страха при угрозах любовницы своего покойного мужа. А разве нет? Она убегала от мужчины, которого любила. Мужчины, который любил ее и хотел на ней жениться. Убегала из-за грязной записки шантажиста. Анна почувствовала себя пристыженной. Неудивительно, что Фелисити думала, что легко может растоптать ее!
Анна подняла руку и схватила ее за плечо. Фелисити чуть не упала в навоз постоялого двора.
– Что?…
– О, вы выразились понятно, – промурлыкала Анна, прижав более высокую женщину к стене. – Но вы допустили один мельчайший просчет: я не дам и двух фартингов за ваши угрозы. Понимаете, если мне все равно, что вы говорите обо мне, тогда вам нечем удержать меня, не так ли, миссис Клиавотер?
– Но вы…
Анна кивнула, как будто Фелисити сказала что-то разумное:
– Правильно. А я, со своей стороны, имею нечто вполне существенное против вас: доказательство, что вы спали с моим мужем.
– Я… я…
– И если мне не изменяет память, – Анна приложила палец к щеке в насмешливом наигранном изумлении, – как раз в это время была зачата ваша младшая дочь. Та, у которой рыжие волосы, как у Питера.
Фелисити сползла по стене, глядя на Анну так, словно у той вырос третий глаз прямо в центре лба.
– Теперь вам стоит подумать, что сквайр скажет по этому поводу, – сладким голосом закончила Анна.
Фелисити пыталась прийти в себя:
– Теперь послушай…
Анна ткнула ее пальцем в лицо:
– Нет. Это вы послушайте. Если вы когда-либо еще снова попытаетесь угрожать мне или тому, кого я люблю, я расскажу всем жителям Литтл-Бэттлфорда, что вы спали с моим мужем. Я напечатаю листовки и разнесу их в каждый дом, коттедж и хибару в Эссексе. Короче, я расскажу всему графству. Вам, вполне возможно, придется покинуть Англию.
– Ты не сделаешь этого, – выдохнула Фелисити.
– Нет? – Анна улыбнулась совсем не приятно. – Испытайте меня.
– Это…
– Шантаж. Да. И вы это должны знать.
Лицо Фелисити побелело.
– Да, и еще кое-что. Мне нужно добраться до Лондона. Немедленно. Я беру вашу карету. – Анна повернулась и направилась к карете, схватив по пути Фэнни, которая таращила глаза рядом с дверью таверны.
– Но как я вернусь в Литтл-Бэттлфорд? – запричитала Фелисити позади нее.
Анна не стала утруждать себя тем, чтобы оглянуться.
– Добро пожаловать на мое место в почтовой карете.
***
Эдвард сел в кресло из потрескавшейся кожи в библиотеке особняка, потому что не мог выносить воспоминания в спальне.
Там стоял лишь один книжный шкаф, который оправдывал назначение комнаты. Его полки заполняли пыльные тома на религиозные темы, выстроенные рядами, как могильные плиты на кладбище, к которым не прикасались в течение поколений. Единственное окно было обрамлено голубым бархатом, отдернутым в одну сторону и перевязанным потускневшим золотым шнуром. Он видел призрачную линию крыши другого здания. Раньше терзающее красное солнце очерчивало силуэты многочисленных труб на крышах, когда садилось за горизонт. Теперь на улице стало почти темно.
В комнате похолодало, потому что огонь погас.
Горничная пришла какое-то время назад – он не помнил, когда, – чтобы вновь разжечь огонь, но он приказал ей уйти. Никто не беспокоил его с тех пор. Время от времени он слышал шепот голосов снаружи в холле, но игнорировал их.
Он не читал.
Он не писал.
Он не пил.
Он просто сидел, держа книгу на коленях, думал и смотрел в никуда, когда ночь укрывала его. Джок легонько толкнул его руку один или два раза, но он также игнорировал этот знак внимания, пока пес не успокоился и не лег рядом с ним.
Почему? Может, виной тому его шрамы от оспы? Или его характер? Может, ей не понравилось, как он занимался с ней любовью? Может, он был слишком увлечен своей работой? Или она просто не любила его?
Только это. Такая малость, и тем не менее все.
Если его титул, его богатство, его – боже! – его любовь ничего не значили для нее, жизнь его была пуста. Что прогнало ее? На этот вопрос он не находил ответа. Но этот вопрос он не мог отбросить. Он поглотил его, засосал его, стал единственным имеющим для него значение. Потому что без нее все потеряло смысл. Его жизнь простерлась перед ним в серых призрачных тонах.
