– Не повезло?
Салим уже встречал этих парней, но не мог вспомнить, как их зовут. Фарид? Файзаль?
– Не повезло. Приехала полиция, и пришлось бежать.
Харис покачал головой. Ему уже перевалило за тридцать, в компании юношей он выглядел настоящим стариком и на проблемы смотрел несколько иначе.
– Разве можно их винить? Вы только взгляните на этот лагерь. Мы, конечно, давно уже в бегах, но не так давно, чтобы забыть, как выглядит нормальный город. Кому из местных захочется из своих окон видеть такое?
Воцарилось молчание. Харис говорил резонно, и все же казалось, что злость приносит облегчение. Беженцев объединяло недовольство. Им нравилось чувствовать сплоченность против общего врага. Нравилось, когда их понимали. Это придавало сил, чтобы двигаться дальше. А логичные рассуждения Хариса в этом не помогали.
– Сегодня точно дождь пойдет, – взглянув на небо, сказал Али.
– Да сколько можно! Надоел ты со своим дождем! – не выдержал Салим, вскипая, словно бутылка с колой, которую долго взбалтывали, а потом вдруг открыли.
Лагерные разговоры и утренний побег из порта взвинтили ему нервы, и теперь он выплеснул плохое настроение на Али:
– Каждый день! Каждый день одно и то же!
Настала тишина. Вспышка Салима всех удивила. Лицо Али сначала застыло, потом пошло красными пятнами. Салим сразу же пожалел о своих словах, но было уже поздно. Он пристыженно опустил глаза, не в силах смотреть на Али.
Тот встал и пошел внутрь.
– Ты ведь ничего не знаешь о нем? – строго спросил Хаким.
Салим поднял глаза.
– Имей уважение к тому, кто разделил с тобой кров.
– Я не…
– Хочешь знать, что с ним случилось? Мы с Али жили по соседству в Кабуле. Как-то он играл на нашей улице. И тут мать позвала их с братом домой. Сказала, что вот-вот может начаться дождь и им нужно возвращаться. Его брат послушался, а Али – нет. Он сказал, что найдет других мальчишек, чтобы играть с ними. И пошел дальше по улице. И тут в их дом попала ракета. Вся семья погибла. Али прибежал назад и увидел, что брат выскочил из дома, весь в языках пламени, и повалился на землю. Али пытался погасить огонь, но было уже поздно. Это его сломило. Все, что он запомнил, – это предупреждение матери, что может пойти дождь и нужно возвращаться домой. И все, что он слышит, – это ее голос в своей голове, снова и снова. Думаю, он жалеет, что не послушался тогда и не вернулся. Наверное, он бы предпочел погибнуть вместе со всеми, а не помнить до конца своих дней, что видел, как они умирают.
Салим смотрел в землю. Его лицо горело.
– Так что оставь его в покое, пусть говорит что хочет.
– Я не знал…
– Конечно, не знал. Но неужели ты думаешь, что здесь хоть у кого-то безоблачное прошлое?
Салим промолчал. Хаким поднялся, раздраженно вздохнув. Остальные тоже встали, но по другой причине: неподалеку начали собираться люди. Несколько человек бежали, сзывая всех.
– В чем дело? – крикнул Хаким.
– Позовите Акбара! Наима убило в пору! Тело несут!
Салим
43
Акбар не мог считаться настоящим муллой, поскольку не получил формального религиозного образования, но он был самым старшим в лагере, держал в памяти множество сур, его мягкий, убедительный тон компенсировал пробелы в знаниях.
Лишь когда тело принесли в лагерь, Салим понял, что Наим – это тот самый подросток, который прятался под грузовиком и велел Салиму искать другое место.
Наим уже почти попал на корабль, но разжал руки и сорвался вниз – наверное, потерял сознание от выхлопных газов. Когда грузовик, громыхая, въезжал на пароход, водитель почувствовал, как шины натолкнулись на что-то, и услышал, как вдалеке кто-то отчаянно зовет его. Найдя изувеченное тело Наима под колесами, он кричал так, что кровь стыла в жилах.
Несколько афганцев видели, как мальчик соскользнул под колеса, окрасив их своей кровью. Они были слишком далеко и ничего не могли сделать, только упасть на колени и призывать имя Бога. Когда они подбежали к грузовику, оставалось только забрать тело.
Оно лежало на руках мужчин. Когда они подошли ближе, стало видно страшные подробности: тело под колесами грузовика превратилось в сплошную багровую рану, левая рука неестественно вывернулась.
Салим отвернулся. У него скрутило желудок и пришлось закрыть глаза. Он отошел, сначала медленно, потом быстрым шагом, а затем и вовсе бросился бежать в отхожее место за лагерем, где его вырвало раз, другой, третий. Салим глубоко вздохнул, вспоминая выражение лица Наима. У того ведь почти получилось. Почти…
Акбар распорядился похоронить Наима в тот же вечер. Спешка диктовалась исламским обычаем и страхом, что вмешаются местные власти. Тело Наима обмыли и завернули в отрез белой ткани. Так хоронили и дома. Для могилы выбрали заросший деревьями участок неподалеку от лагеря.
В лагере шушукались о том, что может прийти полиция, но эти слухи никогда не подтверждались. Полиция не видела смысла обыскивать крытые брезентом лачуги. Она вмешивалась только тогда, когда беспорядки захватывали остальную часть города.
Акбар выстроил мужчин в ряд, лицом к Мекке. Тело Наима лежало перед ними. Салим присоединился к ним, хотя рад был бы оказаться подальше отсюда. Все вместе они торжественно провожали Наима в последний путь. Примерно пятьдесят мужчин стояли, опустив головы, сложив руки и прижав локти к бокам. Когда Абдул Рафик начал читать молитву, они опустились на колени и, склонившись, коснулись лбом холодной земли, потом снова выпрямились.
Салим после смерти отца не молился по-настоящему, но кусочки молитв часто слетали с его языка, ведь он тысячу раз шептал их ребенком. Сегодня он чувствовал себя сильнее рядом с этими мужчинами. Молитва сама по себе превращалась в путь, где каждая строка неспешно вела его домой. В очередной раз коснувшись лбом земли, он вдруг понял: его отделял от Наима всего лишь вздох. Один гибельный миг мог вернуть любого из них в прах, из которого они все вышли. Тело Наима лежало совсем близко, на расстоянии вытянутой руки.
Салим молился, чтобы отдать дань уважения покойному. А еще из чувства вины. И от страха. Под тем грузовиком мог оказаться он. И его тело могло лежать сейчас на глазах у незнакомых людей.
Он потерял связь с реальностью. Напрягая слух, он пытался разобрать, что шепчет его сосед, и услышал: «Мой отец не получил даже такого погребения. Лишь Богу ведомо, как обошлись с его телом. Некому было его обмыть, помолиться над ним, отнести его к месту упокоения и вернуть земле, проведя обряд. Я должен был нести его тело. Я бы сделал все это для него, если бы мог. Я должен был найти его тело. Никогда я не смогу помолиться на его могиле».
Салим никак не мог сосредоточиться. Его мысли путались. Он думал о войне, об отце, о семье, о том, сколько еще сможет протянуть без опоры под ногами и когда придет его время упасть и разбиться.
