Книга Ватерлиния - Александр Громов

– Дядя, далеко еще? – спросил мальчик.

Они только что выбрались на насыпь магнитотрассы – прочную, почти не размытую нитку, возвышавшуюся над водой. Оба вымокли насквозь, но было довольно тепло, а когда солнце выглядывало из-за реденьких облачков, становилось даже жарко. Ураган, бушевавший трое суток и еще сегодня утром валивший с ног, наконец ушел, но нагонная вода еще держалась. По подпруженной реке, вздувшейся, коричневой, разлившейся в устье на сотню километров, по эту сторону насыпи плыли деревья, кусты, изгороди, крутило в водовороте пустую железную бочку, а по ту сторону вдалеке темнели над водой какие-то руины, течение несло мелкий мусор, и среди него важным линкором проплывала крыша небольшого дома с мяукавшей на коньке кошкой.

– Километра через три должна быть станция, – сказал Шабан. – Это вон там, где холмы, ее не видно. Ты устал? Тебя понести?

– Нет, я сам.

Некоторое время они шли молча. Мальчик смотрел вправо, на кошку, и, наверное, жалел ее. Потом спросил:

– Дядя, а люди там есть?

– На станции? Я думаю, должны быть. Скорее всего там сейчас развернут временный лагерь – место удобное, высокое.

– А мама там?

– Не знаю, малыш.

– Я не малыш, – степенно возразил мальчик, – мне шесть лет уже. Меня ни папа, ни мама не называют малышом.

– Хорошо, – сказал Шабан. – Так как же мне тебя звать?

– Игорь.

– Давай я все-таки понесу тебя, Игорь.

– Я не устал. Я уже взрослый.

– Кто это тебе сказал?

– Папа. И ты меня больше малышом не зови, ладно?

– Как скажешь. Может, передохнем?

– Не надо.

Шабан очень хорошо видел, что мальчик устал. Но ничего, до станции дойдет, а там – расстанемся. Вероятно, навсегда. Пересадка личности и в этот раз прошла успешно – а когда, спрашивается, она проходила не успешно? Теперь он – Игорь, у него есть отец и мать… вернее, были. Новая методика действительно хороша: ментограмма выполнена идеально и подсажена так, что никакой специалист не заподозрит в мальчишке-сироте не землянина, вся необходимая и даже избыточная информация о покойных родителях заранее внесена куда следует – в банки данных, в документы, в память людей… Хорошая работа, убедительная, можно быть почти уверенным, что никакая сволочь не сунет нос в его жизнь. Не то что раньше. Больше никакой неаккуратности, никаких черных кораблей. Подсажена даже усталость – а ведь всего десять минут назад мальчишка лежал в анабиозе…

– Ты действительно мужчина, Игорь, – сказал Шабан.

Мальчик остановился, захлопал глазами. Очевидно, ждал какого-то подвоха. Шабан улыбнулся.

– Ладно, пошли.

– Наверно, мама и папа спаслись, – сказал мальчик, с надеждой глядя в глаза. – Как ты думаешь?

– Не знаю, – ответил Шабан. – Наверно, спаслись.

– Когда дом развалился, их тоже на крыше унесло, как эту кошку. А меня на дереве. Я чуть не утонул. Когда меня сбросило, папа крикнул, чтобы я хватался за дерево, а я хотел плыть обратно. Я умею плавать.

– Хорошо, что ты не поплыл… Это был ваш дом?

– Нет, у нас другой дом. А тот был чужой. Мы приехали отдыхать.

– А-а.

Слева направо низко над насыпью с шелестом потревоженного воздуха прошла летающая платформа со значком спасателей на днище и потянула над водой к развалинам. На идущих своим ходом мужчину и мальчика спасатели не обратили никакого внимания, а это значило, что лагерь действительно близко. Впрочем, Шабан и так знал это.

Убожество, думал он, неприязненно рассматривая залитое водой до кроны, каким-то чудом уцелевшее дерево с сорванной ураганом листвой и понуро сидящей на ветке вороной. Погодой управлять не научились. Только предсказывать катаклизмы, и то не всегда удачно, только бежать от них со всех ног и оказывать помощь… Правда, надо признать, что без природных катаклизмов работа мусорщика была бы труднее. Но сейчас я поднатужусь и признаюсь хотя бы самому себе в том, чего всю жизнь стыдился Менигон: это – мой мир. Он тут, под ногами. Эта насыпь. Эта вода. Этот мальчик, которому предстоит стать землянином. Прекрасный, холодный и могущественный Ореол – не для меня, хотя я его часть. Возможно, люди в исторической перспективе действительно обречены, и не потому, что истребят друг друга, хотя, надо признать, они делают это охотно, с энтузиазмом, – а потому, что над ними висит потолок, который им не одолеть. Ведь и Ореол, изначально имевший в тысячу раз больше шансов сделать это, – флуктуация, случайная удача в попытках найти дыру в потолке. Человечеству не повторить этого никогда, а то, что не движется, рано или поздно гибнет, неважно – через сто лет или через миллион. Потому-то Ореол и сбрасывает к вам свой мусор, ненужный ему и совершенно безвредный для вас. Сбрасывает тех, кто недостоин в нем жить, кто слишком человек…