— Плохие новости?
— Дэмиен все еще любит тебя!
— Знаю, — улыбнулась Джози себе под нос. — Ужасно, да?
— Я страшно переживаю за тебя. Что ты об этом думаешь?
— Он приехал сюда.
— На свадьбу Марты! Но его же не приглашали!
— Такие соображения Дэмиена обычно не останавливают.
— Какой наглец!
— Именно это я ему и сказала. «Дэмиен, ты наглец!» — Джози прилегла на кровать. Лежать на ней было мягко и тепло, а подушка приняла ее шею в свои убаюкивающие объятия.
— Ладно, я понимаю, что вы, молодые девушки, сейчас используете гораздо более крепкие выражения, но все они в конце концов значат то же самое, — обиженно изложила ей свое мнение мать. — Но, дорогая, голос у него был такой, как будто он и в самом деле очень хочет, чтобы ты вернулась. Я очень надеюсь, что ты сможешь устоять против его обаяния.
— Я всегда могла устоять против обаяния кого угодно.
Джози показалось, что мать фыркнула, но это могла быть помеха от статического электричества. По правде говоря, не так часто ей выпадал случай, когда надо было противиться чьему-то обаянию.
— Обещай мне, дорогая.
— Обещаю, — пообещала Джози. — Дэмиен скорее вые… влюбится в утку, чем опять в меня, и захочет, чтобы я снова вышла за него.
— Ты не представляешь, как ты меня обнадежила.
А ты, мамочка, не знаешь, как все это близко к действительности.
— Пока нас не разъединили, я, пожалуй, расскажу тебе о вросшем ногте миссис Ботомли.
Джози закрыла глаза. Ароматы ландыша, жасмина, нарцисса, гвоздики и розы улетали вдаль, медленно, но верно.
— Этот разговор влетит тебе в копеечку, мам.
— Да это и минуты не займет.
Обычно это занимало не менее шестидесяти минут.
— Я тебе не говорила, что она ходила к доктору Пилкингтону и он ей его вскрыл?
— Нет.
— Он сказал, что ей повезло, она могла его потерять.
— Правда?
— И у миссис Голдинг дела не лучше. Ты помнишь миссис Голдинг?
— Нет.
— Да помнишь. У нее сестра, которая преподает музыку у вас в начальной школе. Нехорошо говорить о людях плохо, но это из-за нее ты лишилась проигрывателя. Мы же тогда три месяца слушали «Зеленые рукава» во время завтрака, обеда и чая, а потом проигрыватель оказался непонятным образом сломанным.
По прошествии нескольких недель безрезультатных поисков Джози обнаружила его в комоде матери, разбитым на три болтающиеся на ниточках части и засунутым в ящик с бельем.
— Ты помнишь ее.
— Да. — Нет!
— У нее рак кишечника. По всем подсчетам, ей осталось недолго, — радостно известила ее мать. — Все эти годы нерегулярного стула наконец дали о себе знать. Вот почему я такое внимание уделяю слабительным…
— М-м-м…
— Джозефин, ты меня слушаешь?
— Да, мама. — Джози зевнула, перевернулась и уютно свернулась на боку.
Там, снаружи, в этом вибрирующем, волнующем городе, люди развлекались и веселились. Люди ели обильные обеды в дорогих ресторанах. Пили в компании с кем-то экзотические коктейли в изысканных барах. Влюблялись. Другие люди, счастливчики, делили с кем-то свою постель.
И Мэт Джарвис вполне мог быть одним из них.
Только подумать, что вместо этой, давно ожидаемой, поездки в Нью-Йорк она могла провести каникулы в Иль-де-Франс вместе с тридцатью двумя подростками с нестабильным поведением, вызванным гормональной перестройкой, путешествуя в составе школьной образовательной группы в компании нескольких других учителей, бородатых курильщиков трубок! Вот она, женская доля.
Джози поддалась сну, и монолог Лавинии, посвященный недомоганиям ее знакомых, соседей, молочника и разных других людей, в подробности состояния здоровья которых она была посвящена, стал далеким-далеким. Да, для нее, Джози Флинн, это было чудесное завершение чудесного дня.
Глава 45
— Да иди же сюда, свинья ты поганая! — Дэмиен уже стоял по колено в черной мутной воде и грязи.
«Кря-кря», — прокрякала «поганая свинья» и поспешно увильнула еще дальше от Дэмиена, решив, что этот человек, без сомнения, просто идиот.
Дэмиен зловеще поднял руки над головой и застыл в позе Питера Кушинга из старого фильма ужасов, готовый наброситься на бедного селезня.
— Я поймаю тебя, чего бы мне это ни стоило. — Дэмиен весь кипел от ярости.
К происходящему стали проявлять интерес и другие утки, принявшиеся плавать у ног Дэмиена.
— Эй вы, чертовы твари, — предупредил их Дэмиен. — Вы мне не нужны. Мне нужен вот тот Дональд. — Он поплескал водой, чтобы их отогнать. — Нет такой вещи в этом мире, как утиная солидарность. Убирайтесь, и пусть он сам защищается.
Плеск воды заставил и нужного Дональда тоже отплыть подальше.
— Господи, — воздел Дэмиен руки к небу, где сияла ясная, безмятежная луна. — Так я всю ночь провожусь.
Дональд принялся крякать, воинственно, откровенно и провоцирующе.
— Ах, вот ты как! — Дэмиен снял с себя пиджак и ослабил галстук.
Примерившись, он покрутил пиджаком над головой и, изо всех сил размахнувшись, бросил его на маленький декоративный мол. Пиджак опустился в воду, не долетев до цели сантиметров десяти.
— Четр возьми! — сказал Дэмиен, уже в тысячный раз проклиная свою несчастную судьбу, и, содрогнувшись от отвращения, нырнул в воду головой вперед.
Дэмиен в горячке погони — а скорее, в ее холоде — все же увидел, как Дональд метнулся от него.
— Предупреждаю, — Дэмиен судорожно глотнул воздух горлом, сведенным от ледяной воды, — что еще в пятилетнем возрасте я получил значок, подтверждающий, что я проплыл дистанцию в пятьдесят метров! Думаешь, многие могут этим похвастаться?
Дональд поплыл быстрее, и Дэмиен тоже.
— В тринадцать лет я был чемпионом по брассу в Риджент Грэммер Скул, и не только потому, что набрасывался на девочек в велосипедном сарае! Если и это не наводит на тебя ужас, то уж и не знаю, что тебе сказать.
Дональд уже достиг противоположного берега. Он вразвалку прошлепал по грязи берега и, присоединившись к остальным уткам, столпившимся там, стоял, элегантно расправляя перья. Не отстававший от него Дэмиен неуверенной походкой вышел из воды на прибрежную грязь; пошатываясь, он сделал несколько шагов и со страдальческим стоном упал на колени. Этот шум испугал Дональда, пустившегося от него наутек, но не тут-то было: Дэмиен послал свое тело вперед и в прыжке обеими руками обхватил трепетавшего от ужаса селезня.
— Поймал! — победно заорал Дэмиен, с трудом, но удерживаясь от искушения ударить кулаком по воздуху, как это делают забившие гол футболисты, поскольку боялся выпустить птицу.
