Я начинаю считать. После девяти цифры становятся ругательствами.
Потом боль прекращается.
— Пуля засела позади ребра. Трудно было достать. Теперь можешь заживляться.
Я так и делаю, чувствуя, что он смотрит, как быстро затягивается моя рана.
Начинается знакомый зуд, и я понимаю, что без пули в теле исцеление идет значительно лучше.
Я хочу встать, но отец хватает меня сзади за волосы и тянет мою голову вверх. Его колено стоит на моей спине, нож у моего горла. Сначала он проводит по нему плоской стороной лезвия, потом поворачивает нож режущим краем к коже. Я еще не зарезан.
— Твоя жизнь принадлежит мне, Натан.
Нож так близко, что я не осмеливаюсь даже сглотнуть. Моя спина изогнута назад так, что вот-вот переломится.
— Однако сегодня я в настроении дарить, а не отнимать, так что прими от меня свою жизнь как подарок.
Он отпускает мои волосы, и я падаю на землю. Но тут же встаю в снегу на локти и колени, думая: неужели он все-таки это сделает? Такой подарок считается? И который сейчас час?
Я оборачиваюсь: он сидит рядом со мной, скрестив ноги. Он и правда в костюме, но без галстука, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Лицо еще в тени.
Я надеваю рубаху и сажусь, скрестив ноги, напротив.
Он протягивает мне пулю.
— Держи… еще один подарок. Может быть, он научит тебя быть осторожнее с Охотниками.
Пуля круглая, металлического зеленого цвета, с вырезанными на ней метками.
— Наука фейнов в сочетании с магией ведьм. Не самая изысканная штука, но убивает не хуже всякой другой.
Судя по его голосу, он опять о том же.
— Я тебя не убью. Мэри рассказывала мне о видении. Я тебя не убью.
— Увидим. — Он наклоняется ко мне и очень тихо говорит: — Время покажет.
— Меркури, правда, не сдастся.
— Она считает, что я поступил с ней несправедливо. И, наверное, она права. А еще она думает, что это я привел Охотников сюда, но ты ей скажешь, что нет. Я никогда бы не поступил так с ней. Охотники очень хороши, Натан. Им не нужна моя помощь. Скажи ей, что они нашли способ распознавать ее проходы в пространстве. Пусть будет осторожнее впредь.
— Я скажу ей, если увижу ее. Но…
Разве он не хочет, чтобы я ушел с ним?
Молчание. Неподвижность. Снежинки ждут.
— Что теперь? — спрашиваю я.
— Между нами?
Я киваю.
— Я не очень верю пророчествам, Натан, но я человек осторожный. Так что предлагаю тебе держаться в будущем подальше от Охотников и беречь свой палец, а то как бы тебе не потерять его так же, как ты потерял Фэйрборн.
— Но…
Я не могу просить его, чтобы он взял меня с собой. Он мой отец. Но я не могу Он сам бы меня позвал, если бы я был ему нужен.
— Почему все же ты так и не пришел за мной?
— Мне казалось, с тобой все хорошо. У меня были отрывочные видения о тебе. Ты и сам прекрасно справлялся. Правда, потом, когда тебя забрали, я ничего больше не видел. Тебя хорошо спрятали. Но потом ты сбежал. И я рад этому, Натан, рад и за себя, и за тебя.
Он бросает взгляд на свое запястье, но я не вижу на нем часов.
— Мне пора идти.
Он снимает со своего пальца кольцо, берет мою руку и надевает мне его на указательный палец.
— Тебе, кольцо моего отца и отца моего отца.
Он берет нож, делает разрез на своей ладони и протягивает ее мне.
— Моя кровь — твоя кровь, Натан.
Его рука передо мной, настоящая, из плоти и крови. Я осторожно беру его ладонь в свои. У него шершавая холодная кожа, и я, прикасаясь к ней губами, пью его кровь. И, пока я втягиваю в себя капли крови и глотаю, я слышу странные слова, которые он, наклонившись, шепчет мне на ухо. Кровь у него крепкая и сладкая на вкус, она теплом разливается по моему горлу, по груди и желудку, а слова проникают мне в мозг, растворяются во мне: я не понимаю их смысла, но они вызывают во мне память о том, что мне хорошо знакомо, я чувствую запах земли и ее пульс, он бьется в моем теле, и в теле моего отца, как он бился в теле его отца, и отца его отца, и я, наконец, понимаю, кто я есть.
Выпуская его руку, я поднимаю голову и вижу его глаза.
Мои глаза.
Маркус встает и говорит:
— Я очень серьезно отношусь к отцовским обязанностям, Натан.
Он поворачивается и уходит, и тогда снежинки начинают снова медленно-медленно падать. Ветер набирает силу, он толкает меня, взвихряет снег вокруг. Сквозь его вой я едва различаю слова Маркуса:
— Надеюсь, мы еще встретимся, Натан.
И снежинки начинают падать гуще, ветер превращается в пургу, а вокруг нас все становится белым.
Снежинки слепят меня, и он уходит.
Кольцо тяжелое. Оно толстое и теплое. Вокруг темно, и я не могу разглядеть нанесенные на него знаки. Я верчу его на пальце, чувствую его тяжесть, целую его и шепчу «Спасибо». Я колдун.
Я встретился с отцом. Ненадолго, но все же встретился. Я думаю, он понял, что я не собираюсь его убивать. Если бы он мне не верил, то вряд ли дал бы три подарка. В голове у меня прояснилось. Чувство изумительное. Я чувствую, что улыбаюсь.
И тут небо над моей головой раскалывает молния, и гром потрясает воздух.
БЕГ
Я поворачиваюсь к двери коттеджа и вижу Меркури: она в сером шифоновом платье, волосы чуть более растрепаны, чем всегда, но она в ярости, и молнии так и вьются вокруг нее.
— Сдается мне, ты все же повидал отца. — Ее голос утратил размеренность, и она прямо-таки визжит на меня.
— Да.
— Он дал тебе три подарка?
— Да.
— И привел сюда Охотников.
— Нет. Охотники сами вычислили тебя, без всякой помощи с его стороны. Маркус сказал, что они научились вычислять твои проходы в пространстве. Он просил передать тебе, чтобы ты была осторожнее.
Молния врезается в землю у самых моих ног.
— Тебе осторожность тоже не помешает. Где Роза и Габриэль?
— Где Габриэль, я не знаю. Розу убили Охотники.
Меркури визжит.
— Ты знала, что это опасно. Ты сама послала ее туда.
— Но ты все же выжил. Фэйрборн у тебя?
Ее глаза — две черные ямы.
— Нет.
— Но Роза забрала его у Клея?
— Да.
— Где же он? У Маркуса?
Я мешкаю, потом говорю:
— Да, он забрал его.
