Ларин опечалился.
– А ты думал, – засмеялся Саблин, – это тебе не шашкой в кабине махать, подолы девкам задирая. Через это все прошли, один ты у нас… одаренный. Ты лучше скажи мне, кто сегодня в БАО дежурный? Ромашев? Слушай, если увидишь, скажешь ему, чтобы в бане огонька поддали. Пойду, искупаюсь, а то эти таблетки уже в мясо впитались…
…За стеной гомонили соседи. Их голоса то взрывались смехом, то замолкали, и тогда было слышно, как где-то далеко лает собака. За окном темнело, и листы тетради становились серыми, а буквы на них тускнели и расплывались. Он листал годы-страницы, вспоминал прошедшее, думал. Потом накинул реглан, вышел на улицу. За домом стояла большая беленая печь для выпечки хлеба. Виктор выдрал из тетради первый лист, с годом «1945», безжалостно его скомкал и сунул в черный зев. Тусклый огонек стал быстро разгораться, освещая закопченные стены топки, пожирая бумагу, обращая прахом короткие строки. Годы улетали в печь один за другим, сгорая в пламени, обращая будущее невесомым пеплом.
– Что ты там палишь? – Таня подошла неслышно и, опершись на дерево, наблюдала, как он бросает в печь бумаги.
– Да… бумажки всякие. – Виктор даже вздрогнул от неожиданности и быстро кинул в печь обложку. – Письма старые… мои записки. Сегодня перебирал, нашел. Заметки старые, про тактику. Дневник. Несколько писем. Старье. Хлам.
– Мужикам бы отдал, на самокрутки. – Она подошла, приобняла, положив голову на плечо. Они вместе смотрели, как, слабея, гаснет в печи огонь и как рыжими змейками разбегаются по бумажному пеплу искры.
«Поверила», – подумал он. Было очень неприятно, что пришлось врать, и он поцеловал ее в макушку, крепко обнял. И не было сейчас человека ближе и роднее, чем она…
Заключение
…Виктор радовался жизни. Тому, что он наконец выписался из больницы, тому, что снова полетит. Радовался хорошей погоде. Легкий мороз сковал грязь ледком, а утреннее солнце еще не успело его растопить, но уже грело своими ласковыми лучами. Он шел на аэродром. Доложиться Шубину и принимать дела.
У дороги, пофыркивая мотором, стояла полуторка. В кузов красноармейцы грузили какие-то свертки, мешки, тюки. Водитель, совсем еще молодой боец в грязном промасленном танковом комбинезоне, привалившись к борту, курил, лениво наблюдая за погрузкой. Рядом, в новенькой шинели и с набитым вещмешком за плечами, стояла Оля.
– Прощайте, Витя, – увидев Саблина, она замахала рукой, – спасибо вам за все.
– Постой! Ты куда это? – удивился Виктор.
– Лешеньку переводят, – Оля широко улыбнулась, – в Подмосковье, в госпиталь. Будут лицо восстанавливать. Ну и я с ним. Там неподалеку моя мама живет, поможет. Так что все хорошо будет.
– А как же…
– Меня демобилизовали. – Она мягко коснулась живота и улыбнулась такой ослепительно-радостной улыбкой, что он все понял.
Красноармейцы закончили погрузку, и один из них помог ей сесть в кузов. Машина тронулась, обдав вонью выхлопа, стала разгоняться. Оля высунулась из кузова и замахала рукой.
– Лешке скажи, чтобы писал, – закричал Виктор, махая в ответ. – Или сама за него. Главное, не сдавайтесь, и у вас все будет хорошо…
…Шубин устроил командный пункт на свежем воздухе. Вообще-то землянку выбрали заранее, она выступала бугром метрах в полсотне, но комполка лезть под землю отчего-то не пожелал. КП продувался всеми ветрами насквозь, из укрытия имел только парусиновый тент, но командира это устраивало. Отсюда он орал на весь аэродром, а когда не орал, то сидел нахохлившись, ткнув голову в ворот зимнего комбинезона и далеко вытянув ноги в рыжих унтах. Было холодно, и комполка то и дело гонял ординарца за чаем. Увидев Саблина, он обрадовался, приветственно замахал рукой, указывая на табурет рядом, привычно крикнул:
– Денисюк, еще чаю!
Железная кружка жгла пальцы, горячий чай согревал изнутри. С таким подогревом КП показался довольно уютным.
– Поправился тута, – Шубин не спрашивал, а утверждал, – соизволил. Работы много, а ты на бабе отлеживаешься! Нехорошо, подводишь товарищей…
– А чего мне? Работа не волк, в лес не убежит. Зато выспался!
– Ишь, заговорил, – фыркнул комполка. – А теперь отработаешь! Два дня даю, чтобы набрал форму. Бери любую машину, летай сколько хочешь. Но чтобы без глупостей! А то был уже один…
– Щедрый аванс, – Виктор отставил горячую кружку, – а чего так? Что-то готовится? Случилось, а я не знаю?
– Пополнение прибыло! – Комполка ткнул пальцем Виктору за спину.
Там в новеньких, с иголочки шинелях застыли в строю семеро. В стороне грудились фанерные чемоданы и прохаживался полковой замполит, что-то проникновенно вещая и размахивая для убедительности рукой.
– Дмитрий Михайлович, это волюнтаризм! – возмутился Виктор. – Я вам чего, святой Нектарий, за спасибо работать? У нас еще два комэска есть! Где начальник ВСС, это его обязанность! Мне что, больше всех надо?
– Запел тута, соловей курский. – Шубин почему-то развеселился. – А я приказываю!
– А я рапорт напишу! На хрена оно мне надо? Есть моя, третья эскадрилья, ее и буду тянуть!
– А ты больше не комэск-три! – Шубин перестал улыбаться, но глаза смеялись.
– Тем более! – Виктор зло дернул плечом и отвернулся, показывая бессмысленность разговора. Такой подлянки от командира он не ожидал.
– Обиделись мы, – пропел Шубин, дурашливо топыря губу. – Ты старших слушай. Ты теперь не комэск. Ты теперь мой заместитель, вместо Иванова. Приказ сегодня будет, звездочки в этом месяце.
– Ого! – Брови Виктора удивленно взлетели вверх, в груди радостно екнуло. – Тогда… разрешите приступать!
– Вот! – Шубин победно улыбнулся. – Вот это правильно тута! Так и надо. – Он отставил кружку и потянулся за папиросой. – На третьей Улитка будет, – комполка говорил на выдохе, и слова словно вылетали из дыма. – Ларин, балбес, не тянет. Распустил, – протянул он недовольно. – Улиткой займись особо! У него перспектива тута. Он, если подучить, молодежи много чего передаст. На первую погляди. Туда комэска нового дали. Парень вроде неплохой, толковый тута, сильный, но у них потери большие были – новичков много. Ну и эти, само собой, – командир вновь показал на пополнение.
– Юнцы совсем, – Виктор снова взял кружку, – учить их и учить… пополнение…
– Да-а. – Шубин меланхолически жевал папиросу, и глаза его были похожи на зимнее небо, такие же серые и безжизненные. – Пополнение за пополнением. Приходят и приходят тута. Старых убивают, приходят новые. Их убивают, снова приходят. Сколько, Витя, лиц прошло… Я вот думаю иногда… там, в России, остались ли еще люди? Хватит нам сил победить?
– Хватит, – убежденно ответил Саблин, – и победить хватит, и отстроиться. Работы, конечно, много будет, но справимся!
Они замолчали, наблюдая, как по взлетке разгоняется одинокая «лавочка». Истребитель промчался, обдав ветром, оторвался и потянул вверх, быстро тая в небесной дали. Виктор проводил его взглядом. Он сидел, грея руки о горячую кружку и оттягивая неприятный момент, когда нужно будет встать и идти заниматься делами. А их впереди было много – закончить войну и строить новую, счастливую жизнь.
