Ей хотелось смеяться. Ей хотелось плакать. Она была сердита. Нет, она была обижена. Оскорблена. А почему, спрашивается? Если как следует поразмыслить, это ведь смешно — как рассыпался пепел Донована, как она ударилась в истерику, как повел себя Граймс…
Сара неожиданно для себя расхохоталась. Начав, она уже не могла остановиться. Она прижала мокрые, холодные, как лед, руки ко рту, стараясь удержать смех, и, задыхаясь, спотыкаясь, побрела прочь от цистерны. Она согнулась в три погибели, хватаясь за живот. Она смеялась, смеялась…
И вдруг ее смех изменился, перешел в рыдания. Сара, задыхаясь, судорожно глотала воздух, и он вырывался из ее груди громкими, захлебывающимися рыданиями. Это пугало ее, но она не могла их сдержать. Надо бежать, бежать подальше отсюда, надо выбраться…
Чьи-то теплые руки схватили ее за плечи. Теплые руки повернули ее кругом. Привлекли ее к груди… Нэша Одюбона. Его руки крепко обняли ее, окружили со всех сторон, защищая, утешая…
— Он… он теперь по-повсюду, — повторяла она, всхлипывая, безуспешно стараясь сдержать плач. — Он… н-никогда не оставит меня в покое. Он умер, но он н-не исчез.
Нэш ласково провел рукой по ее волосам. Сара кожей головы ощутила кончики его пальцев.
— Его больше нет, — сказал Нэш, укачивая ее у себя на груди. — И никогда не будет.
Обнимая Сару одной рукой, он повел ее в дом и усадил на старый стул с облупившейся краской. Двигался Нэш с трудом — щадил свой заживающий бок, — но помог ей снять туфли, прекрасно понимая, что сама она не захочет к ним прикасаться. Потом он заставил ее встать, чтобы расстегнуть на ней джинсы. Сара торопливо избавилась от них и бегом бросилась вверх по лестнице на второй этаж. Через несколько секунд до Нэша донесся скрип половиц над головой.
Нэш опустил ее джинсы вместе с теннисками в стиральную машину, налил туда немного жидкого мыла и закрыл крышку.
Прощайте, мистер Айви.
* * *
Позже в тот же день, когда солнце уже садилось и на дворе похолодало, словно вернулась зима, приехал Харли. Нэш оставил его пообщаться с Франклином, а сам отправился на поиски Сары. Он нашел ее наверху в спальне.
Вместо джинсов она натянула пару черных выношенных тренировочных шаровар. Ноги у нее были босые. Нэш сразу понял, что она еще не оправилась, не пришла в себя после столкновения с Граймсом. Ему вдруг стало неловко. Ну как с ней сейчас прощаться? Не зная, что сказать, он глубоко засунул руки в карманы комбинезона и пересек комнату, чтобы полюбоваться акварелью, висящей на стене. Рисунок — фермерский дом на закате — был выполнен в мягких, пастельных тонах.
— Это ты рисовала? — спросил Нэш, указывая на акварель.
— Да. — Сара подошла к нему. — Жуть, верно? Когда-то мне казалось, что это здорово. А теперь я вижу… Это так примитивно. И в то же время претенциозно.
Нэш так не думал. В незамысловатом рисунке чувствовался талант. У Сары было чувство гармонии, она владела светотенью, а это, считал Нэш, самое главное в любой картине, будь то фотография или живопись. Его вдруг осенило вдохновение отчаяния — он чувствовал себя утопающим, хватающимся за соломинку. “А ты не хотела бы выпускать иллюстрированную газету? Рисовать карикатуры? Ретушировать фотографии?”
Как только эта мысль пришла ему в голову, он отбросил ее как совершенно безумную. Можно подумать, что Сара вот так возьмет да и прыгнет в машину с двумя парнями, у которых нет ни гроша за душой! Можно подумать, что она придет в восторг от перспективы рисовать инопланетян и летучих мышей с человеческими лицами!
Нэш повернулся и взглянул на нее. На него вдруг нахлынули воспоминания о том, что было на берегу. Он не мог больше думать, не мог отвести от нее глаз. Наконец он сказал:
— Я уезжаю. Сара кивнула:
— Я видела, как подъехала машина Харли.
Она посмотрела вниз на свои стиснутые руки, потом опять на него, потом отвернулась, судорожно втянула в себя воздух, закусила нижнюю губу, и Нэш испугался, что она сейчас опять заплачет.
— Передай Харли привет от меня, хорошо?
Нэш хотел, чтобы она поехала, с ним. Она была нужна ему. Вот только сам он ничего не мог ей предложить. Абсолютно ничего. Черт, даже одежда, что была на нем, ему не принадлежала! А Саре столько всего пришлось пережить… Она заслуживала кого-нибудь получше, чем он.
— Передам, — кивнул Нэш. — Конечно, передам.
— Я еще когда-нибудь увижу тебя?
— А ты бы хотела?
Он чуть ли не клещами вытягивал из нее признание, но не мог уйти, не получив ответа, не имея ни малейшего представления о том, что она к нему испытывает.
— Я не знаю.
Она не знает.
Ее слова ранили Нэша до глубины души, но он решил, что скорее сдохнет, чем выдаст свою боль. Он улыбнулся и понадеялся, что у него вышла вполне приличная улыбка.
— Прощай, Сара.
— Нэш?
Он замер, обернулся в надежде…
— Как твое настоящее имя?
Нэш задумался и ответил не сразу:
— Другое имя было у меня в другой жизни, давным-давно. Того человека больше нет. Она кивнула в знак того, что понимает.
— Понимаю. Я буду помнить тебя как Нэша…
Сара следила из окна на втором этаже, как Нэш подходит к машине Харли. Перед тем как нырнуть внутрь, он поднял голову, посмотрел наверх и помахал рукой.
Ей бы следовало спуститься, проводить его, поздороваться с Харли, но Сара знала, что не выдержит, разревется, развалится на части.
И вот теперь, глядя на Нэша, когда он вскинул голову, чтобы бросить на нее последний взгляд, она в ответ подняла руку и прижала ее раскрытой ладонью к холодному стеклу.
Прощай.
Прощай навсегда.
“Ты хотела бы увидеть меня снова?”
“Я не знаю”.
Почему она так ответила?
Потому что его вопрос застал ее врасплох. Она чувствовала, что ей с этим не справиться.
Стекло затуманилось от ее дыхания. Сара стерла влагу со стекла, стерла следы слез с лица, а когда ее зрение опять прояснилось, Нэша уже не было.
30
Весна. Весна в деревне.
Время года, которое Сара всегда терпеть не могла. Пронизывающая до костей сырость. Чавкающая, засасывающая грязь по колено. Слякоть. Распутица. Закрытые для проезда проселки — приходилось ждать, пока они просохнут настолько, чтобы держать автомобиль. Оттаявшая после зимы почва так раскисала, что легче было бы ходить по батуту. Дожди.
Бесконечные, затяжные дожди. Они орошали вспаханные поля, переполняли ручьи и пруды, стучали по крыше, журчали в водосточных трубах, оставляли полосы на оконных стеклах.
